В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь

И еще: я не знаю, как называется то, что у нас есть, это не любовь, я не хочу за тебя замуж, не хочу от тебя детей и прочее, прочее. Ничего из общепринятых определений отношений мужчины и женщины, и дружбы, и, я не знаю, всего. В университете я убегала из своих отношений с другими к тебе, и мое стремление украсить все романтическим флером немного все запутывало и усложняло. Но если отбросить всю эту романтику, сейчас я просто знаю, что ты мой близкий человек и помог мне в грустные и тяжкие времена, когда я справлялась с болью от ситуации в семье. Наверное, такие моменты помнятся всю жизнь? И я знаю, что мне не все равно, как сложится твое будущее. Я бы очень хотела, чтобы ты был счастлив.

Все эти часы после нашей недолгой в общем-то встречи мне физически плохо. К чему я это говорю? К тому, чтобы ты понял – ты не один, и есть конкретно я, я, Марина, и я за тебя переживаю. Не знаю, как тебе это поможет, я не могу быть частью твоей повседневности, ни тебе, ни мне этого не нужно, это не наш вариант. Я просто надеюсь, что это будет маленьким огонечком, который в тяжелые времена сможет чуток осветить твой внутренний мир. Такое знание о нас.

Пусть наш с тобой день в Лиссабоне не будет туманным обещанием из тех, что так и остаются в тумане».

Он ответил мне:

«Давно я не слышал таких крутых слов. Ты меня сильно приободрила. Я по-любому сделаю все нормально, и ты еще порадуешься за меня. Спасибо, моя хорошая».

Больше я никогда с ним не разговаривала. Наш день в Лиссабоне так и не стал реальностью – он скрылся в дымке зависимости. Спустя полгода моего друга не стало. Травма поглотила его, и теперь он свободен от своих переживаний.

Когда я думаю о нем, я говорю с ним. И мои самые частые слова ему – «надеюсь, тебе сейчас легко». Надеюсь, смерть принесла ему то облегчение, которого он не смог обрести в жизни.

Я знаю, что книга, которую я пишу, не может быть панацеей. Мои слова не стали чем-то целительным для моего друга. Но я точно знаю, что кому-то из вас они могут помочь. И если эта история станет хотя бы для одного человека тем ответом, который сможет удержать его в этой жизни и даст ему сил на еще один шанс попробовать изменить свою судьбу, – я буду очень счастлива.

Эта глава называется «Побег». Мой друг так и не смог убежать от своих травм. И я не смогла. Наверное, потому что это невозможно. Избегание как последствие психической травмы распространяется на телесные ощущения, аффекты, мысли, желания, потребности, формы поведения, отношений (9, с. 238). Нашему организму кажется, что так он помогает нам спасаться. Но, застревая в этом избегании, мы не способны увидеть, что мир вокруг уже изменился – и что стратегия выживания шаг за шагом превратилась в стратегию саморазрушения. Разрушая себя бегством, мы не удаляемся от своей боли, мы лишь множим ее.

Дорога моего преппи закончилась пропастью. Я же продолжаю идти. Но разница лишь в том, что из своей пропасти я выбралась с помощью жизни; а он выбрался с помощью смерти.

Я уже говорила, что весьма фаталистична в отношении своей судьбы. Недаром одним из моих любимых школьных произведений был «Герой нашего времени» Лермонтова – именно оттуда я узнала слово «фаталист».

То, что я выползла из глубокой ямы, в которой пребывала, результат стечения многих обстоятельств. Как ни горько это признавать, смерть моего друга входит в число этих событий.

Двойственная осознанность