Давайте попробуем связать все те концепции, которые мы разобрали выше.
Теория структурной диссоциации предложила объяснение модели расщепления личности, которая связана с травмой. В травмирующей среде нормальное и продолжающее жить обычной жизнью «я» ребенка (обучающийся мозг), управляемое левым полушарием мозга, внешне продолжает жить (ходит в школу, участвует в отношениях со сверстниками, читает, исследует природу и т. д.). В это время «эмоциональные части» (которыми управляет «выживающий мозг»), выполняющие функции животной защитной реакции: бей, беги, замри или сдайся / подчинись, одновременно мобилизуются перед лицом следующей ожидаемой угрозы или опасности (1, с. 732). Постепенно эти части личности, ВНЛ и АЛ, все больше отдаляются друг от друга.
В литературе, связанной с обсуждением диссоциации, существует множество разных наименований для внешне нормальной личности и аффективной личности. Мы уже ознакомились с терапией внутренних семейных систем, которая предлагает нам использовать термины
Нейробиологические исследования показали, что единственный способ изменить свои чувства – это осознать свои внутренние ощущения и научиться дружить с тем, что происходит внутри нас (2, с. 229). Мы можем делать это разными способами.
Мы восстанавливаем связи – между правым и левым полушарием, между рациональным и эмоциональным мозгом, между детской и взрослой частью, между частью личности, продолжающей нормальную жизнь, и теми частями, которые связаны с травмой.
Если резюмировать, то в работе с травмой мы учимся дружить, – дружить с самыми разными проявлениями себя. Как же я рада, что ценность дружбы является одной из главных ценностей в моей жизни. И я думаю, мне есть что рассказать вам.
Итак, человек сталкивается с травмой, реагирует на нее, и, если стрессор является мощным, а необходимость совладания с ним превышает повседневные ресурсы организма, человек застревает в режиме выживания. В дальнейшем он имеет дело с имплицитными воспоминаниями, которые активируются, когда человек сталкивается со стимулами, напоминающими ему о пережитой травме. В этот момент он раз за разом переживает травму наяву – так, будто она происходит с ним снова и снова. Но зачастую человек этого не осознает.
Имплицитные воспоминания, закодированные в невербальных областях мозга, субъективно испытываются как эмоциональные и физические реакции и не воспринимаются как «
Для того чтобы распознать эти реакции, мы можем прибегнуть к помощи такой способности нашего мозга, как умение быть в состоянии «
Мы можем быть в состоянии наблюдателя, давать пространство своим воспоминаниям и связанным с ними эмоциям и мыслям – и при этом полностью присутствовать в моменте здесь и сейчас. Это умение активно используется в терапии принятия и ответственности в упражнении «
Мне очень понравилась метафора, которую предложил Расс Хэррис на курсе TF-ACT: метафора фильма ужасов.
Представьте, что вы находитесь в маленьком домике, затерянном в лесу, и вы совсем одни. Сейчас ночь, вокруг ни души, только подозрительные шорохи и шелесты, которые приносит с собой темнота. Вы лежите в постели перед большим экраном, который показывает самый страшный фильм из всех, которые вы видели. Ваш взгляд прикован к нему, вы парализованы страхом, и рядом нет никого, кто мог бы помочь вам. Я добавлю от себя: если вы переживаете активацию имплицитных воспоминаний, то вам начинает казаться, что этот фильм становится реальностью, и вы не можете понять, что реально, а что нет. Зомби с экрана стучатся к вам в окно, вокруг слышны душераздирающие крики, и все выглядит до ужаса настоящим.
Когда мы сталкиваемся с флешбэками, мы переживаем нечто подобное. Если же мы учимся быть наблюдателем для своих реакций, учимся бросать якорь во время шторма, то постепенно эта картинка превращается в следующий сценарий: вы в большой и светлой квартире, окружены людьми, которых вы любите, и делаете то, что вам нравится. На маленьком черно-белом телевизоре где-то в углу все еще идет этот страшный фильм, но он вас не сильно интересует.
Мы не можем стереть травму из нашей жизни полностью – ведь мы не можем переписать наше прошлое. Но мы можем научиться жить с ней так, чтобы она не играла в ней главную роль.
Мне нравится этот терапевтический подход. Но работа с разными частями «Я» способна охватить еще одну область: вопрос о том, для чего же мы поехали в этот домик в лесу, – и принять наше стремление попасть туда, увидев в этом работу защищающей нас части.
Почему может быть полезно использовать язык частей? Потому что редко когда формулировка «
Ведь способность отличать реакцию на триггер и реакцию на реальную угрозу ключевая (17, с. 84). Увидеть настоящее, в котором мы живем, – и
Напоминаю: многие современные подходы к работе с травмой фокусируются не на причинах появления имплицитных воспоминаний, а на формировании других отношений с ними. Если видеть в особенностях их активации проявления разных частей, то, возможно, сформировать теплые и дружеские отношения со своими реакциями станет проще. Конечно, существование разных частей и их коммуникации не является научным фактом. Это, скорее, способ понять спровоцированные триггером состояния или имплицитные воспоминания осознанным, сострадательным и непатологизирующим способом (17, с. 100).
Если взять за основную идею исцеления работу с разными частями своей личности, то цель этой работы будет заключаться в формировании надежной привязанности внутри себя. Как со своими уязвимыми, детскими частями – так и с их защитниками.
Главную роль в этом будет играть наша наиболее зрелая часть – префронтальная кора. Она же Взрослый, она же