В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь

Ненависть к себе

Если для реконструкции детства я обратилась к воспоминаниям других людей, то для воссоздания атмосферы университетских времен я сделала ставку на первоисточник: на то, что я писала сама (ведь моя память вновь отретушировала все травматические моменты).

И я действительно вижу негативное, разрушительное отношение к себе благодаря анализу текстов – переписок, сообщений, писем. Я вижу, как много оттенков ненависти в моих описаниях себя тех лет. Как много пренебрежения к своим эмоциям, своим состояниям, своим особенностям.

Я ненавидела мамины слова обо мне – но не понимала, что сама вторила им. Когда я читала все эти сообщения в рамках работы над книгой, я думала об этой юной девушке и чувствовала так много печали.

Я писала о себе М. и своим друзьям:

• «Я такая бесполезная, бездарная, пустая».

• «Я существо без имени, живущее в твоем доме».

• «Мне хочется сказать, что я сгораю изнутри, – но это, скорее, наводнение, которое парализует всю меня».

• «Я ужасна. Как ты можешь со мной жить?»

• «В каких-то моментах я вижу себя и ненавижу».

• «Я комочек ненависти, но мне нужно сохранять спокойный вид, потому что иначе все будет еще хуже».

• «У меня нет воспоминаний».

• «Я отвратительна. Я не имею права существовать».

• «Лучше бы я сдохла, умерла, растворилась, исчезла».

• «Я ненавижу и себя, и ее».

• «Мне страшно от того, кто я. Я столько всего боюсь, и у меня столько проблем».

Я читала эти слова о себе, сказанные разным людям и в разных обстоятельствах, и меня пронизывала боль. Даже сейчас, когда я пишу об этом, мне хочется плакать. Страх от того, как плохо мне было, – и удивление тому, как психика исказила мою память, соседствуют друг с другом.

Сейчас мои университетские времена подаются мне под соусом собственной значимости. При этом я однозначно помню моменты употребления. И, как я и сказала выше, это может быть ловушкой травмы, приглашающей вновь погружаться в пучину самодеструкции – но лишь для того, чтобы выживать.

Перемешанность времен – вот то состояние, в котором живут люди, пережившие комплексную травму. Исследования показывают, что в момент воссоздания рассказа о травме, пошагово повторяющего пережитую им трагедию, у людей активируется участок мозга под названием поле Бродмана 19, отвечающий за оценку значения увиденного. Эта область зрительной коры регистрирует образы, когда они впервые попадают в мозг (2, с. 54). А значит, человек, переживший травму, каждый раз ощущает ее реалистичность так, будто она происходит наяву вновь и вновь, и каждый раз – как в первый.

Прошлое сливается с настоящим в виде флешбэков.

Настоящее сливается с прошлым в виде вопросов к самому себе, заданных с пьедестала устойчивого состояния здесь и сейчас.

Онно Ван дер Харт приводит в пример слова Мэрилин Ван Дербур, мисс Америки, пережившей сексуальное насилие и описывающей свой опыт языком частей: «Она “хранила все это” (травму повторяющегося сексуального насилия и связанные с этим воспоминания) до тех пор, пока я не стала достаточно сильной и уверенной в себе, чтобы вернуться и помочь ей. И что же? Вместо благодарности за ее жертву я ненавидела, презирала и винила ее» (9, с. 371).

Нам очень легко рассуждать из новых исходных данных о том, что было там и тогда. И я напоминаю вам, что это не ваша работа:

• Оценивать возможности других людей.

• Давать им «конструктивную обратную связь», если вас о ней не просят.

• Осуждать их решения.

• Быть виноватым в том, что вы не похожи на них, – или вменять им чувство вины за то, что они не похожи на вас.

• Нравиться всем и каждому.

И знаете что – это верно в отношении и себя из прошлого тоже. Там и тогда вы не могли иначе. Там и тогда вы делали все, что могли.

Иначе размышления о прошлом способны свести с ума…

Моя память о юношеских временах вновь вытеснила причины появления копинг-стратегий, но сами копинг-стратегии не вытеснила – как и в детстве, моя память очень фрагментарна.

Университет: я помню употребление, но я не помню деструктивного самоотношения.