В подполье Бухенвальда

— Вот ты проходишь иногда мимо крематория и думаешь, что это просто помещение, оборудованное для сжигания трупов. А тем не менее у бухенвальдского крематория есть и другое, не менее «благородное» назначение.

— Знаю, Сергей Семенович, — возражаю я, — знаю, что там жир для мыла вытапливают, знаю, что обгорелые кости на удобрения перерабатываются.

— Ничего ты не знаешь, а тоже суешься перебивать. То, что ты знаешь, все знают, а нужно, чтобы ты действительно знал все и своим ребятам порассказал, чтобы злее были. Видишь ли, крематорий не только уничтожает трупы, он еще и делает трупы.

— То есть?

— Очень просто. Почти каждую ночь к узенькой калиточке, что ведет во двор крематория, подходят крытые автомашины, и с них ссаживают закованных в цепи людей и выстраивают в очередь вдоль забора. Потом по одному вталкивают в калитку и, подкалывая сзади штыком, гонят по узкому тротуару, выложенному большими плитами вдоль стены крематория. Человек, конечно, ускоряет шаг и неожиданно проваливается вниз, а опустившаяся плита при помощи специальных пружин поднимается и становится на место. Тогда в калитку вталкивают следующего, и так далее, без всякого шума и сопротивления. Провалившийся человек скатывается с четырехметровой высоты по-крутому желобу, окованному гладкой белой жестью, и оказывается в подвальном помещении крематория. Там его уже поджидают эсэсовский офицер и Мюллер со своими помощниками. Ты знаешь Мюллера, капо крематория?

— Это «зеленый», который каждое утро с маленькой собачкой прогуливается? — и я вспоминаю плотную фигуру немолодого человека с зеленым значком уголовника на груди и мутными оловянными глазами.

— Вот, вот. Собачку он свою очень любит, а вот людей ненавидит страшной ненавистью, потому что боится. Кроме должности капо крематория, он выполняет еще обязанности главного палача. Так вот, оглушенного неожиданным падением человека он собственноручно бьет по голове тяжелой деревянной колотушкой, выточенной из дубового, дерева, а его помощники надевают на шею короткую петлю и вешают на крюк, для верности. Там в подвале все стены белым кафелем выложены, а в стены вделаны 48 больших крюков с заостренными концами.

— В общем, как на бойне, культурненько.

— Вот именно, как на бойне, потому что это и есть бойня в самом прямом смысле этого слова. Как заполнят все 48 крюков, так и начинают по порядку, по очереди снимать человеческие трупы и складывать на специальную вагонетку, а потом по лифту вместе с вагонеткой подают на первый этаж к печам. Но это еще не самое худшее.

— Да куда уже хуже? — удивляюсь я.

— А я говорю, что это еще не самое худшее, потому что человек погибает неожиданно и без особых мучений. Большинство наших, русских, умирают гораздо тяжелее, особенно если фашистам удается выявить коммунистов, партизан или политработников. Таких не бьют колотушкой по голове, а наоборот, водой брызгают, нашатырный спирт дают нюхать, чтобы привести в чувство.

— Это для чего же?

— А чтобы пощекотать себе нервы видом мучений; на-таких садистов это как наркотик действует. Так вот, приведя свою жертву в сознание, они подводят несчастного с туго стянутыми за спиной руками к крюку, поднимают к прямо живого надевают на острие крюка. За нижнюю челюсть. Часами человек бьется на крюке, как рыба на удочке, заливая кровью кафельные стены, а они потешаются над его мучениями. Да чего ты удивляешься? Эта же не люди, а изверги.

— А что этого Мюллера, разве нельзя как-нибудь того… убрать?

— Что ты, конечно, нельзя. Еще бывший комендант Карл Кох официально предупредил весь лагерь, что в случае смерти Мюллера будет уничтожен каждый десятый. Для этих выродков специальные условия созданы, они и пищу получают с эсэсовской кухни, и вино им выдается, и даже женщин привозят из специальных заведений. Да и не имеет смысла рисковать. Уберешь одну гадину, на его место еще десять найдется.

— Черт-те что! Прямо технология какая-то разработана, как на хорошей фабрике.

— Ну, если учесть все способы уничтожения в Бухенвальде, то это уже будет, пожалуй, не фабрика, а целый комбинат. Комбинат смерти. А ты о «хитром домике» слыхал что-нибудь?

— Немного слышал. Знаю, что там уничтожают людей каким-то особым таинственным способом.

— Вот то-то же, что таинственным. Теперь это уже не составляет тайны. Хитрость «хитрого домика» уже рассекречена, но это ничуть не мешает им пользоваться этой «технологией», как ты говоришь.

— Расскажи, Сергей Семенович, — прошу я.

— Ты сам-то этот домик видел?

— Видел, конечно. Я же первое время в штайнбрухе работал, приходилось проходить невдалеке. Ничего особенного, на обычную конюшню похож.