В подполье можно встретить только крыс…

Прошло еще некоторое время, в ЦК вызвали моего сына Георгия (исключенного из партии). Вызов был мотивирован необходимостью переговоров по письму, которое мой сын послал в ЦК в ноябре 1965 года (после снятия Хрущева), требуя моей реабилитации. Разговор же велся фактически о том, чтобы сыновья воздействовали на меня: «Ваш отец неправильно себя ведет. К нему проявили гуманность. Его вопросом занимался секретариат ЦК и министр обороны». Чиновник рассказал, как принималось решение о назначении мне пенсии, и добавил: «Почти все секретари подписали». Второй из присутствовавших при беседе перебил: «Нет, все подписали. Посмотри». И он развернул постановление. «Да, да, все», — подтвердил первый и показал постановление сыну. А я, слушая рассказ сына, снова подумал: «У этих людей времени не как у Черчилля, хватает. Сотворят беззаконие и вместо того, чтобы вернуться к закону, “исправляют” новым беззаконием».

Так заканчивался 1965 год. Так вдыхались первые глотки свободы, добытой очень тяжелой ценой. Ни тюрьма, ни спецпсихбольница, ни попытка сломить меня и семью невыносимыми условиями добывания средств к существованию не согнули нас, не заставили отказаться от права судить обо всем не по правительственным догмам, а по своему разумению.

ПОИСКИ НА ОЩУПЬ

Начинался 1966 год. Ни с кем из будущих правозащитников знаком я не был. Делал все, что мог, один. В 1965 году широко распространялась история моего «сумасшествия» среди прошедших через турбазу учителей, вызвав возмущение против властей.

Дважды прошел я психиатрическую ВТЭК (врачебно-трудовую экспертизу). Первый раз в конце мая 1965 года. Пораженные психиатры прослушали мой неожиданный для них рассказ о том, как меня «лечили» в КГБ и Ленинградской СПБ. Удивлялись, почему мне при выписке дали инвалидность второй группы. Я объяснил, что больница никак не могла смириться с тем, что меня лишили пенсии и, давая мне вторую группу, хотела поставить Министерство обороны перед необходимостью решать вопрос о моем пенсионном обеспечении.

— Но это пустой расчет, — сказал я. — Мне уже удалось побывать в Главном управлении кадров Министерства обороны, и я знаю, что устанавливать мне пенсию не собираются. И если вы не снимете инвалидность, то мне останется только умирать с голоду. Как инвалида по «психу» на работу меня нигде не возьмут, а солдатскую пенсию я получать не буду. Впрочем, если бы и получил, то от того ничто не изменилось бы, так как на двадцать два рубля в месяц невозможно прожить не то что втроем, но даже и одному.

Все мне посочувствовали. Весьма осторожно повозмущались беззаконию, но снять инвалидность отказались, мотивируя слишком небольшим сроком наблюдения после СПБ. Согласились снизить со второй группы на третью, пообещав через полгода снять и ее. И вот где-то в середине ноября того же года я пожаловал на ВТЭК вторично. Здесь теперь меня ждали. Оказывается, мое первое посещение вызвало много разговоров. Нашлись помнившие меня по рассказам о выступлении на партконференции. Создалось впечатление, что СПБ — наказание за это выступление. Когда я пришел, интересующиеся уже ожидали (запись на ВТЭК предварительная).

Сразу же набилось в комнату полным-полно. Около часа продолжалась заинтересованная беседа. Они уже знали, что я работаю грузчиком. К концу беседы разговор пошел уже об этом.

— Ну что же вы, так и останетесь грузчиком?

— Нет, зачем же? Если вы снимете с меня инвалидность, постараюсь устроиться по своей гражданской специальности — инженером-строителем.

— Неужели вас так и не восстановят в звании генерала? — проговорил один из собеседников с искренним сожалением.

— Это мне неизвестно. Твердо знаю только, что никаких обязательств давать за возвращение звания не буду.

— Почему? — потянулись все ко мне.

— Боюсь вам говорить. Скажешь от души, а вы — «паранойя». И останусь я со своим диагнозом помирать под забором или в психиатричке.

— Да что вы, Петр Григорьевич, что же мы, не видим, что вы абсолютно здоровый человек? Просто интересно, почему вы не хотите никаких обещаний давать за то, чтоб получить хорошую пенсию.

— Не хочу попадать в зависимость. Сейчас я чувствую себя свободным человеком. С чем не согласен, так и скажу. Ни к кому подстраиваться не буду. Видя несправедливость, молча мимо не пройду.

Слушали как откровение.