В подполье можно встретить только крыс

- Мы просидели уже более 2-х часов, - продолжал Вечный. - При этом Сталин все время посасывает трубку, а Василевский закуривает время от времени, а у меня уже "уши опухли" без курева. Терпел, терпел я и, наконец, не выдержал: "Товарищ Сталин, позвольте и мне закурить".

- Да ради Бога! - двинул он ко мне свою пачку "Герцеговины Флор" (папиросы высшего сорта, которые Сталин употреблял для набивки своей трубки - П.Г.).

- Нет, я свои предпочитаю. И я завернул себе, пожалуй, еще большую цигарку, чем сейчас. И вот тогда-то Сталин и сказал с удивлением свое "ого!".

- А я думал, что вы не курите. Я что-то не видел, чтоб вы курили на "Кировской".

("Кировская" - это станция московского метро, где в начале войны располагались ставка Верховного главнокомандования и Генеральный штаб. Практически там находились сам Сталин, Маленков, лицо исполняющее обязанности начальника Генерального Штаба (практически в то время - Василевский) и группа офицеров-генштабистов, которую возглавил Вечный). Выходит - продолжал Петр Пантелеймонович - Сталин заметил, что я не курил на Кировской. А я курил. Только был, наверно, дисциплинированнее других. Мы там договорились при Сталине не курить. Но я не курил не только при нем, но и на глазах у него.

Закончили мы с уставом, разобрав все поступившие замечания и предложения часа в 4 ночи. Сталин откинулся на спинку кресла: "Ну, все? Теперь побыстрее печатать и в войска".

- Есть еще один вопрос, - сказал Василевский. - Большинство офицеров, работавших над уставом, предлагают засекретить его. Боятся, что устав очень скоро попадет в руки немцев, и им станет известна наша тактика.

- А вы как думаете, товарищи, вы лично? - обратился он к Василевскому.

- Видите ли, Иосиф Виссарионович, засекретить бы не плохо. Но как его будут изучать наши войска и как пользоваться уставом командиру взвода, роты? Ведь у них секретной части нет.

- А вы? - повернулся Сталин к Вечному.

- Я думаю, что секретный устав, хоть один экземпляр, попадет к немцам так же быстро, как и не секретный. После этого немцы выпустят этот устав в свет не секретным изданием, и их офицеры будут знать этот устав, а наши нет.

- Вот именно! - подхватил мысль Сталин. - Уставы либо не секретные, либо их не знают.

(Но то, что было ясно Сталину в 1942 году, не ясно до сегодняшнего дня многим большим начальникам. После войны, недолго и бесславно, вооруженные силы возглавлял не разбирающийся даже в азбуке военного дела маршал-алкоголик Булганин. За время своей деятельности он успел засекретить полевой устав. Все маршалы, генералы и офицеры были возмущены этим. Но после Булганина вооруженные силы возглавляли Василевский, Жуков, Малиновский, Гречко - люди, которые понимали, что секретить уставы нельзя и возмущались засекречиванием до того, как сами становились во главе вооруженных сил. Рассекретить же никто не рискнул. Срабатывал бюрократический принцип перестраховки. А вдруг кому-то покажется, что после рассекречивания "важные тайны сами собой полились в сейфы вражеских разведок" и весьма "грамотное" политбюро потребует: "А подать сюда Тяпкина-Ляпкина", который рассекретил уставы". В секретной системе переусердствовать можно. За усердие не по разуму никому ничего не будет. Отменить сущее - даже явную несуразицу - невозможно. Никто не рискнет взять на себя ответственность.

Сталин имел достаточно здравого смысла, чтобы не создавать ненужные трудности.

- Нет, товарищ Василевский, секретить уставы не будем, - сказал он. Немцы все равно воевать будут не по нашим, а по своим уставам. А тактику раскрыть по уставам нельзя, так как тактика конкретного боя должна исходить из конкретной обстановки. Но только... - он положил руку на устав - вот беда... поразбросают наши командиры уставы по полям боя. Не напасешься... А знаете что, тов. Василевский, давайте установим поэкземплярную нумерацию. И выдавать как имущество, вместе с полевой сумкой. И в вещевую ведомость записывать, и проверять наличие и взыскивать за потерю - материально и дисциплинарно. - Так всю войну и делалось. Но после войны кому-то показалось непорядком, что литература числится за вещевым отделом. Перевели в библиотеку. А так как уставы имеют поэкземплярную нумерацию, то их присоединили к литературе "для служебного пользования". Затем пришло время, когда литература для служебного пользования была уравнена с секретной. Так и "боевой устав пехоты" стал секретным. Так разумная мера превращена бюрократами в глупость.

Вспоминая хрущевское утверждение о военной неграмотности Сталина, Петр Пантелеймонович говорил: "Нет, Петро, это неправда, что Сталин не разбирался в военном деле. Ротой он, может, и не сумел бы командовать, но на своем месте он понимал лучше, чем кто-нибудь из нас, его окружавших. Если в каком вопросе ему было что-то неясно, он спрашивал. Он никогда не стеснялся спрашивать. По одному и тому же вопросу спрашивал нескольких человек. И всегда умел выбрать лучшее из предложений или давать свое оригинальное решение.