В подполье можно встретить только крыс

На следующий день я встретил своего секретаря. Он крепко пожал и потряс мою руку:

- Ну здорово ты вчера прочистил этого жидка.

Я, будучи еще под впечатлением вчерашнего разговора с Вайсбергом, рассвирепел, обозвал секретаря антисемитом и написал заявление на него в политотдел. Но все это оказалось напрасным. Секретаря заставили извиниться передо мною. Это ли мне было нужно? А факты антисемитизма я начал замечать теперь и без посторонней помощи. Поэтому, вскоре начавшееся "дело врачей" не было для меня неожиданным. Кампания борьбы с космополитизмом и "дело врачей" явно указывали на подготовку крупной антиеврейской акции. Это я уже сознавал и с тревогой ждал дальнейших событий. Но смерть Сталина прекратила это дело. Расправа с "виновниками" организации "дела врачей" создала впечатление наступившей справедливости. Меня это тоже успокоило. И я снова перестал присматриваться к антисемитским действиям властей. А они продолжались.

Евреи были вычищены из партийного аппарата, из министерств иностранных дел и внешней торговли, из органов подавления народа (КГБ, МВД, прокуратуры, судебные органы), постепенно они удалялись из армии; в Высших учебных заведениях для них установлена процентная норма и т.д.

Три описанных события слились для меня в одно действие. Наносился удар моим наивно-социологическим взглядам на людей. До сих пор все было просто. Рабочий - идеал, носитель самой высокой морали. Кулак - зверь, злодей, уголовник. Капиталист - кровопийца, кровосос, эксплуататор, тунеядец. Коммунистическая партия - единственный творец и носитель новой морали, единственной общечеловеческой правды. И хотя я видел в жизни немало отклонений от этих правил, в душе жило убеждение, что это случайности, а в идеале именно так.

Смерть Михаила Ивановича отняла у меня единственный наглядный пример коммуниста-идеалиста, а на диссертации и антисемитизме проявились столь отвратительные черты человеческой природы, что даже думать об этом не хотелось. Однако, думалось: ведь это же исходит от тех, кто должен являть собой пример высокой морали. И впервые, неосознанно, прорезывается мысль, что об отдельном человеке надо судить по нему самому, по его поступкам, а не по принадлежности к той или иной социальной группе. Но еще много времени пройдет пока эта мысль созреет и утвердится в моем сознании.

Уезжая в отпуск летом 1949 г., я дал согласие на назначение меня на должность ординарного профессора кафедры общей тактики. Возвратившись в конце августа, получил выписку из приказа министра обороны о назначении меня на должность... заместителя начальника Научно-Исследовательского Отдела (НИО). Я категорически отказался принять это назначение.

Через некоторое время вызвал меня генерал-полковник Боголюбов.

- Петр Григорьевич! Своим отказом вы меня ставите в тяжелое положение и вносите неразрешимые противоречия в план перемещений. Моя вина в том, что я вас не запросил хотя бы телеграфом. Но я опасался, что вы, не зная содержания этой работы, дадите отказ. А это ломало весь план перемещений. И я решил не запрашивать Вас, тем более, что должность заместителя начальника НИО во всем соответствует должности ординарного профессора кафедры, на которую Вы согласились.

- Нет, не во всем. Для профессора кафедры его научная работа составляет основную часть всей деятельности, а научно-исследовательский отдел никаких исследований не ведет, занимается организационными вопросами науки и, фактически, является научно-организационным отделом.

- Ну, содержание работы зависит от людей. По названию и по штатам - это Научно-Исследовательский отдел, вот и сделайте его таковым.

Мы еще подискутировали некоторое время, не придя к согласию. Перед тем, как расходиться, Николай Николаевич сказал:

- Вы еще подумайте, Петр Григорьевич. Я надеюсь, Вы все-таки учтете интересы академии. А сейчас зайдите к начальнику политотдела. Николай Иванович просил об этом.

И вот я у Шебалина. Он сразу "берет быка за рога":

- Вы на Николая Николаевича не обижайтесь. Это он по нашему совету не запросил вас. Легче назначить, не зная мнения кандидата, чем когда имеется его отказ. А вас все равно назначили бы. Даже если бы вы отказались. Вы - наша кандидатура, - подчеркнул он. - Мы дали согласие на назначение начальником НИО беспартийного генерала Маркова только при условии, что заместителем будете назначены Вы. Так что об отказе не может быть и речи.

Было ясно, что попытка добиться перемены приказа успехом не увенчается. Поэтому я повернул разговор на деловой тон.

- Ну, если я ваша кандидатура, то я прошу поддержать меня в деле перестройки работы отдела - превращения его из научно-организационного, каким он фактически является, в научно-исследовательский, каким он формально называется.

Он одобрил мои намерения и дал согласие оказывать поддержку в этой перестройке.