В погоне за Алой

– Прости. Не хотела навязываться. Приятно познакомиться, Алая. Я – Беатрис-Роуз.

Она протянула руку. Ногти не накрашены, но с аккуратным маникюром. У меня же ногти были все переломаны и не подточены. Пожав гладкую, мягкую руку, я невольно задалась вопросом, что она подумала о моей, грубой от мытья посуды и уборки. Мне не понравилось собственное чувство стыда. Совсем не понравилось. Я быстро отпустила руку.

– Вообще-то, Вероника, – объяснила я. – Это Калеб зовет меня Алой. Приятно познакомиться. – Она запрокинула голову и захохотала. Я что, сказала что-то смешное?

– Кальбик, помнишь, как ты в детстве звал меня Желтой? Рада, что за тобой осталась такая привычка.

Ее рука снова потянулась к бицепсу Калеба. Беатрис-Роуз небрежно коснулась его руки, как будто часто так делала многие годы.

Желтая. Кальбик. Бе. Желтая…

Калеб кивнул, ласково улыбаясь, будто вспомнив. На сердце лег камень. Глаза Беатрис-Роуз переметнулись на меня.

– Это мой родной цвет волос, – объяснила она, показывая на блестящие локоны.

Я медленно забрала у Калеба руку, чтобы получить хоть немного пространства. Он это заметил. Лоб рассекла морщина.

– Я и Бена зову Синим, – ответил он, упрямо схватив меня за руку. Я дернула ей, попытавшись вырваться, но он только сжал пальцы еще крепче.

Я не хотела держать его за руку. Хотелось топнуть ногой и уйти… но она была тут, а я не хотела себя вести как избалованный ребенок. Беатрис-Роуз издала смешок.

– Божечки, да, вспомнила. Мы ведь часто путешествовали семьями. И регулярно попадали в неприятности. А Бен… Скажем, тогда он был не такой серьезный. Все хотел выкрасить волосы в синий.

Калеб рассмеялся.

– Ага. Теперь он погряз в работе.

Понятно. У них было много общих воспоминаний. Они были близки. Между ними была связь. Но, что важнее, Калеб называл людей цветами, с которыми они у него ассоциировались. Не только меня. Это не наше личное. Я упала духом.

– Прости, Вероника. Я не хотела… – Беатрис-Роуз мягко опустила руку на мое предплечье, словно извиняясь, как будто мы с ней давно уже были подругами. Может, ей просто нравилось трогать людей. Вот только я не люблю, когда ко мне прикасаются незнакомые люди. Это мое личное. Я отшатнулась.

– Просто… я уже столько месяцев не видела Калеба, – сказала она. – Я уезжала в Париж. А он мне как семья. У меня… нет настоящей семьи.

В голосе послышалась неподдельная грусть. Мне стало не по себе. Зря я так поспешила с выводами. Видимо, они с Калебом и правда как родные люди и она по нему очень скучала.

Но было что-то еще… я знала, что она к нему питала не просто сестринскую любовь. Калеб ей нравился не как друг. Я видела это по тому, как ее глаза застывали на его лице, как подолгу ее рука оставалась у него на теле. Я знала, как могла знать только девушка, что у нее к Калебу чувства.

– Дамы, не желаете ли переместиться на балкон или в гостиную? – спросил Калеб, но смотрел он только на меня. Я не ответила.

– Сойдет и гостиная, – ответила Беатрис-Роуз, шагая впереди нас.

– Ужин будет в десять. Я заказал нам как обычно.

Она улыбнулась и послала Калебу воздушный поцелуй.

– Отлично.

«Заказал нам как обычно». Сколько раз она у него оставалась, чтобы это стало «как обычно»? И насколько они были близки? Они… раньше были вместе? Господи, а что, если были? Как неловко. А если были, то почему мне Калеб не рассказал? Ненавижу эти мысли. Вот поэтому я не сближалась с парнями.

Ревность. Отвратительное чувство. Ненавижу его. И ненавижу Калеба за то, что он заставил меня его почувствовать.

На диване он придвинул меня ближе, болтая с Беатрис-Роуз. Я спросила, хотят ли они пить, и они оба отказались. Она рассказывала о поездке в Париж, что летом ей придется вернуться, потому что лучшая подруга выходила замуж.

Париж. Когда-нибудь, пообещала я себе, я тоже туда попаду. Мне бы так хотелось путешествовать по миру.

«Вместе с Калебом», – шепнуло подсознание. Я снова его проигнорировала.

Беатрис-Роуз углубилась в воспоминания, спрашивая, помнит ли Калеб времена, когда они ходили в походы, и как ему пришлось нести ее до лагеря, когда она вывихнула лодыжку. Или когда он дал ей сэндвичи с арахисовым маслом, но без джема. В ее голосе прозвучала нотка отвращения. Я тоже люблю сэндвичи с арахисовым маслом. И да, без джема. Они у меня любимые. Но я ей этого не сказала.

Что я вообще здесь делаю? Я им тут не нужна, развлекать их не надо, они и сами хорошо справлялись. Надо уйти. Вдруг Калеб дотронулся до моей руки и нежно ее сжал. Мои глаза метнулись к нему, но он по-прежнему разговаривал и смеялся. Он снова стиснул мою руку.

По груди разлилось тепло. Я улыбнулась. Ему откуда-то было известно, что меня надо подбодрить. Я до сих пор волновалась, но его рука была как бальзам на душу. Он сам был моим бальзамом. Я заметила, как Беатрис-Роуз смотрит на наши руки, а затем быстро отводит взгляд.

Зазвонил домофон, и Калеб встал.

– Наконец-то. Как я проголодался!

Беатрис-Роуз захихикала, покрутив головой так, что волосы пришли в движение.

– Ты вечно голодный.