В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

Приблизительно с середины XIX в. даже в случае буржуазного происхождения придерживавшийся аристократических манер класс офицерства в большинстве европейских армий сосуществовал с молодыми призывниками рядового состава, которые находили в подчинении привлекательное разрешение многих проблем, требовавших выбора в урбанизирующемся обществе. Подобный побег от тревожной неопределенности, наложенный на вызываемые строевой муштрой атавистические отголоски общности охотничьих коллективов, в период после 1870 г. определил самобытный характер армий. Последний в значительной мере носил отпечаток характерных черт, присущих армиям с длительным сроком службы, господствовавшим до тех пор, пока германцы не продемонстрировали подлинный потенциал граждан-солдат, возглавляемых профессиональными офицерами[340].

Все это странным образом сочеталось с изменчивостью и растущей механической сложностью индустриального общества. Рутинная простота армейской жизни требовала стандартизированного вооружения и ритуализированной муштры. Даже умудренный Генеральный штаб, который в 1864–1871 гг. привел пруссаков к стольким громким победам, после триумфа над Францией стал выказывать неприятие технологических перемен. Другие европейские армии были столь же (а британцы— гораздо более) неприветливы к изменениям в технической области. Хотя частные производители оружия и делали все, что было в их силах, для продвижения тяжелой артиллерии и пулеметов, оказываемый им прием был неспешным и уклончивым. Какая нужда в пушках, слишком тяжелых для конной упряжки? Какая экономия боеприпасов на поле боя возможна при применении пулеметов, выпускающих сотни пуль в минуту? Системы транспортировки от железнодорожных станций далее к войскам не соответствовали выдвигаемым требованиям— и Франко-прусская война вновь подтвердила это. Дополнительное увеличение напряжения виделось бессмысленным и служило оправданием упорному сопротивлению проискам алчных торговцев, пытавшихся навязать новые дорогие вооружения, невостребованные офицерами и чиновниками.

Сердечная неприязнь между частными производителями оружия и официальными покупателями их товаров была очевидной во всех европейских странах, хотя после 1870 г. обе стороны нуждались друг в друге. Государственные арсеналы просто не обладали оборудованием для производства стальных пушек, а затраты на их переоснащение были политически неприемлемыми. Таким образом, даже в странах с наиболее технически продвинутыми государственными арсеналами, изготовленные из стали вооружения закупались у частных промышленников. Полагавшиеся на изготовленные на арсеналах бронзовые пушки французы сполна поплатились за это в 1870 г. Британцы также чувствовали, что огромные дульнозарядные пушки вулвичского арсенала явно уступали казнозарядным моделям, которые можно было приобрести у Круппа и Армстронга. В 1880-х этот технический разрыв стал вопиющим, и когда в 1886 королевский флот избавился от опеки Совета по вооружениям, офицеры-вооруженцы достигли гораздо более высокого уровня сотрудничества с частными производителями, нежели любой другой европейский флот или армия. Однако, до того как приступить к рассмотрению вызванных этим прорывом моделей военно-промышленной взаимозависимости, стоит на минуту прерваться и бросить взгляд на глобальное воздействие европейского искусства войны в его развитии в XIX в.

Глобальные отклики

Стоит перейти от рассмотрения положения дел в Европе к государствам и народам Африки и Азии 1840-х-1880-х, как в глаза бросается очевидное противоречие. Все более массовые армии, построенные на основе системы краткосрочной призывной службы, за которой следовал период нахождения в резерве, стали господствовать на европейском пространстве. Подобные армии не могли быть «импортированы»— азиатские и африканские правители не могли создавать массовых армий из призывников. Не было необходимой административной структуры — не говоря уже об офицерском корпусе, системе тылового обеспечения. Во многих случаях просто не наличествовало граждан, которым можно было доверить оружие без опаски стать их жертвой. Только в Японии европейская модель призывной армии доказала свою жизнестойкость-да и то после того, как вызвала краткую вспышку жестокой гражданской войны в 1877 г.