В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

В то же время следует отметить, что, как и в соседней Франции, ничто не могло гарантировать удовлетворительного характера как взаимоотношений в рамках британского общества, так и снабжения продовольствием, или достаточного количества рабочих мест. Вдобавок углубляющаяся бедность окраинных аграрных районов (особенно Ирландии и горной части Шотландии) не благоприятствовала торгово-промышленному росту. Несмотря на казавшийся невероятным рост коммерции и индустрии Лондона, большинство населения столицы составляли бедняки, часть которых даже в периоды общего экономического процветания не переставала жить за счет попрошайничества и воровства. Потенциал разрушительного насилия лондонских толп не уступал возможностям парижских масс; не было также недостатка в подобных Джону Уилксу (1725–1797 гг.) вожаках, готовых предложить недовольному населению политические цели, а главное-дело, за которое стоило постоять (как то произошло в 1789–1794 гг. в Париже).

Тем не менее власть аристократическо-олигархической верхушки Англии не подвергалась угрозе даже в начальный период Французской революции, когда сияние идеалов свободы достигло как британских берегов, так и континентальных соседей Франции[273]. Одной из причин были уже начавшиеся военные действия против Франции, что делало выступление против правящего режима крайне сложным. Однако британские власти нашли эффективные способы урегулирования проблемы быстрого роста численности населения, не позволяя, таким образом, народному недовольству достичь взрывоопасного уровня, стоившего трона и жизни Людовику XVI.

Как и во Франции, набор на службу в армию и флот играл значительную роль. В наивысшей точке процесса мобилизации в 1814 г. около полумиллиона мужчин — т. е. около 4 % всего трудоспособного населения Великобритании находились на военной службе[274]. В сухопутных войсках непропорционально большой был процент рекрутов из горной части Шотландии, а группы вербовщиков в портовых городах отправляли на корабли любого попавшегося им здорового мужчину, не имевшего постоянного жилища и рабочего места. Подобным образом британским властям (как и французским после 1794–1795 гг.) удалось перекрыть два основных источника наиболее активной людской массы для политических волнений XVIII в. — молодых безработных мужчин.

В Ирландии (еще одной незаживающей язве британских общества и политики) углубление бедности в сельских районах и рост численности населения привели к двоякой реакции. В Ольстере неурожаи 1717–1718 гг. сделали традиционной эмиграцию протестантов — шотландцев и ирландцев — в Америку, прерывавшуюся лишь войной за независимость Соединенных Штатов (1775–1783 гг.) и Американской войной 1812–1814 гг[275].

Этот отток (в среднем 2–3 тыс. в год) был достаточно значительным, чтобы повлиять на обстановку в Ольстере, и стал вполне эффективным предохранительным клапаном, позволившим снизить уровень социальной напряженности в этой части Британских островов. В южной части Ирландии был найден иной механизм миграции, давший возможность временно снизить негативное воздействие фактора перенаселенности на ирландцев-католиков. Когда в 1793 г. землевладельцы Лейнстера и Манстера осознали, что рост цен на зерновые делает прибыльным вспашку прежних пастбищ под пшеницу или овес, они легко нашли рабочую силу, предоставив ирландским беднякам акр земли под картофель, что позволяло прокормить семью. В итоге построенный при Кромвеле Коннот, в котором жили бедняки-католики, за годы войны постепенно опустел, и почти десятилетие население южных районов Ирландии было практически полностью трудоустроено.