В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

Кроме того, участие государства также оказало влияние на ассортимент производимых растущим индустриальным сектором Великобритании товаров, в основном, благодаря введению поощрительной надбавки на железо. Бедняки и безработные не приобретают пушки и другие дорогие промышленные товары. Однако стоит забрать тысячи бедняков в вооруженные силы и предоставить им соответствующие новой профессии орудия, как спрос из области товаров личного потребления перемещается в область товаров, необходимых большим организациям— в первую очередь, армиям и флотам, а затем заводам, железным дорогам и другим предприятиям. Более того, предприниматели, затеявшие строительство доменных печей в прежде ненаселенных районах Уэльса и Шотландии, вряд ли сделали бы столь рискованные масштабные вложения без гарантированного рынка сбыта пушек. В любом случае, вначале их основным рынком был военный[281].

Таким образом, как общий объем, так и ассортимент продукции британских промышленных предприятий в 1793–1815 гг. в основном определялся государственным заказом на военные нужды. В частности, спрос государства создал быстро развившуюся железолитейную индустрию, чьи возможности, как показал последовавший за окончанием войны спад 1816–1820 гг., явно превосходили спрос мирного времени. Однако это также создало условия для дальнейшего роста, поскольку британские мастера-металлурги обратили приобретенные знания на поиск новых товаров, производство которых оправдало бы расходы на сооружение передовых доменных печей. Таким образом, военные заказы сообщили британской индустрии толчок, необходимый для прохождения последующих этапов промышленной революции, в частности, совершенствования паровых двигателей[282]. То же можно сказать о важных нововведениях в железнодорожном деле и в строительстве железных судов, которые не состоялись бы без бурного подъема металлургии в военный период. Отрицание этой особенности британской экономической истории под предлогом ее «ненормальности»[283] попросту отражает широко распространенные в среде экономических историков настроения.

Или вот еще одно направление— количество актов об огораживаниях в Великобритании достигло наивысшего показателя в первые 15 лет XIX в., когда цены на пшеницу благоприятствовали развитию зернового фермерства. Готовность парламента пренебречь интересами беднейших слоев крестьянства в проталкивании актов об огораживаниях общеизвестна; однако даже парламент землевладельцев и купцов, наверное, не смог бы принять столько законов, пренебрегая возможными социальными последствиями. Дело в том, что военные условия предоставили пострадавшей в результате принятия этих законов стороне соответствующие альтернативы — службу в армии, социальную помощь или возможность трудоустройства в растущей на военных заказах гражданской экономике. Если бы вместо этого законы об огораживаниях поставили бы людской материал для городских толп из недовольных безработных, то огораживания не были бы столь распространены, а экономическая история Великобритании пошла бы другим путем— быть может, напоминающим развитие Франции в XIX в.

Сослагательное наклонение в истории («а что, если бы…») полезно лишь для развития воображения. Для данной книги значение имеет то утверждение, что массивное вторжение государства на рынок Великобритании[284] имело результатом (в свое время полузамечен-ным или наполовину намеренным) ускорение промышленной революции и определение пути, которым она пошла. Благодаря государственным расходам, процветание и полная занятость стали реалиями военных лет, даже когда население Соединенного королевства с 14,5 млн в 1791 г. подскочило до 18,1 млн в 1811 г[285].

Во Франции государственная политика по разрешению проблемы безработных и частично занятых была не менее успешной, однако распределение по секторам занятости было иным. Большая часть молодых французов пошла на военную службу, в то время как промышленно-коммерческий рост, хоть и ощутимый, шел медленнее. Причиной тому в некоторой степени было расширение территории и вовлечение новых промышленных областей под власть французского правительства. Таким образом Льеж и Турин наравне с французскими оружейными центрами поддерживали военные предприятия наполеоновских армий; хлопкопрядильные и другие новые производства сосредотачивались в Бельгии и Эльзасе на границах собственно Франции.