В погоне за праздником

– Мама, где вы, мать вашу? – вопит в трубку моя дочь, голос разносится по холлу забегаловки. Я оглядываюсь по сторонам, мне почти стыдно, что приходится слушать такое. Не знаю, от кого ей достался несдержанный язычок, точно не от меня.

– Синди, милая, давай обойдемся без подобных выражений. Твой отец и я в полном порядке. Мы всего лишь предприняли небольшую поездку

– Как вы могли? Мы же все обсудили, договорились, что никаких поездок, об этом речи быть не может.

Я слышу, как она пыхтит от возмущения. Напрасно она вот так узлом завязывается. У Синди в последнее время проблемы с давлением, и сходить с ума ей вовсе не на пользу.

– Синди, пожалуйста, успокойся. Твой отец и я ни о чем с вами не договаривались. Это вы с Кевином и врачами вздумали решать за нас. А мы с папой решили, что все-таки поедем.

– Мама, ты нездорова!

– Нездоровье – понятие относительное, детка. Для меня это давно уже пройденный этап.

– Ты не можешь так поступать! – негодует она. – Ты не можешь просто взять и перестать ходить к врачам.

Я снова оглядываюсь по сторонам, убеждаюсь, что никто не подслушивает, и понижаю голос:

– Синтия, я больше не позволю им терзать меня.

– Они же пытаются сделать тебе лучше.

– Как? Приближая смерть? Лучше я прокачусь с твоим отцом.

– Черт побери, мама!

– Будьте добры не орать на меня, юная леди!

Повисает долгая пауза. Синди – мастерица пауз. Раньше она многозначительно умолкала, если ее доставали собственные дети, а теперь практикует этот же прием на мне и отце.

– Мама, – произносит она, чуть успокоившись. – Ты ведь понимаешь: папу в его состоянии нельзя пускать за руль.

– Твой отец и сейчас прекрасно водит. Я бы не поехала, если бы не доверяла ему.

– А вдруг вы попадете в аварию? Вдруг кто-нибудь пострадает из-за него?

Признаю, отчасти она права, но ведь я лучше знаю Джона.

– Никто не пострадает. Если на дорогу выпускают шестнадцатилетних, которые гоняют сломя голову, то твой отец, с его безупречным водительским опытом, нисколько не хуже.

– Господи, мама… – вздыхает она, голос дребезжит, она готова капитулировать. – Вы хоть где сейчас?

– Неважно. Мы остановились перекусить.

– Куда вы едете?

К чему, спрашивается, этот допрос? Возможно, и отвечать не стоило, но я все же говорю:

– Мы хотим попасть в Диснейленд.

– В Диснейленд? В Калифорнии? Ты издеваешься?

Похоже, моя дочь не утратила склонность обращать все в трагедию, которая была ей присуща в сопливом отрочестве.

– Нет, это вполне серьезно.

Пора класть трубку, думаю я. Почем знать? Может, полиция уже пытается проследить звонок, как в телесериалах.

– Господи, ушам своим не верю! Ты хотя бы взяла с собой мобильный, который мы вам купили?

– Не очень-то мне по душе эта штуковина, милая. Но на всякий случай я его взяла.

– Включи его, пожалуйста, – настойчиво просит она. – Чтобы я могла связаться с тобой.

– Нет, дорогая, не стоит. И не переживай так. Все будет хорошо – и с папой, и со мной. Это просто наш маленький отпуск.

– Мам…

– Лапонька, я тебя люблю.

Пора заканчивать разговор, и я его заканчиваю. Синди переживет это, и пусть не рассчитывает, что я включу мобильный телефон. У меня и так рак во всех местах, благодарю покорно, с меня достаточно. Возвращаюсь к столу. Мы с Джоном съедаем по бургеру “Шоссе 66”, “Шоколадный Элвис” тоже оказывается неплох.

Мы едем дальше, и вскоре на меня грубо, врасплох, наваливается усталость. Хочу сказать Джону, что пора искать ночевку, но мы всего четыре часа в пути. Я стараюсь собраться с силами. После телефонного разговора с Синди я бы предпочла подальше отъехать от дома. Накануне я страшилась покидать дом – по вполне очевидным причинам, – но теперь, когда мы все-таки удрали, спешу удрать по-настоящему.

Джон поворачивается ко мне, глядит озабоченно:

– С тобой все в порядке?

– Да, все в порядке, Джон.

Один из тех моментов, когда он соображает, что я – близкий ему человек, но кто именно, толком не уверен.

– Джон, ты знаешь, кто я?

– Разумеется, знаю.

– Так кто же я?

– Ох, да ладно тебе.

Я кладу руку ему на локоть:

– Джон. Скажи мне, кто я.

Он таращится на дорогу, вид недовольный, встревоженный.

– Ты – моя жена.

– Очень хорошо. И как меня зовут?

– Господи боже! – Но он усиленно думает и наконец отвечает: – Элла, вот как.

– Правильно.

Он улыбается мне. Я перемещаю руку на его колено, слегка сжимаю.

– На дорогу смотри, – велю я.

Как много Джон помнит и что забыл, я в точности сказать не могу. Он почти всегда узнает меня, однако мы столько прожили вместе, что даже если его память постепенно отступает в прошлое, упуская настоящее, я и там тоже остаюсь с ним. Но вот вопрос: заблуждаются ли и глаза вместе с разумом? То есть если у Джона сейчас, например, 1973 год, выгляжу ли я так, как тогда? А если нет (это уж точно, выгляжу я совсем не так), откуда же он знает, что это я? Где тут логика?