Все сложнее становилась борьба, все больших знаний требовала она от Саблина. Если в молодости полагался он главным образом на свою физическую силу, на верность глаза и на искусство владения оружием, то очень скоро потребовались и острое политическое чутье, и знание международной обстановки. А теперь ко всему этому прибавилась нужда в таких познаниях, о которых в годы молодости своей он не имел даже элементарных представлений. Возникла, например, необходимость в знании фототехники, микросъемки, радиотехники и даже телевидения. Не требовалось, конечно, быть специалистом в каждом из этих видов техники, но знание ее основ и возможностей использования для целей разведки и контрразведки было необходимо.
А как только человечество подошло к преддверию атомного века, чтобы строже и надежнее охранять военную и государственную тайну производства этой энергии, Саблину пришлось взяться и за литературу по физике, слушать лекции, советоваться и консультироваться со специалистами в области атомной и термоядерной энергии.
Генерал Саблин лежал теперь в постели с открытыми глазами, выверял и взвешивал все, пытаясь предвидеть дальнейшее развитие событий, возможные поступки врагов, действия своих подчиненных. Положение майора Ершова казалось ему особенно сложным; помочь ему требовалось больше, чем кому-либо другому. Но Саблину самому был не вполне еще ясен очередной ход противника, а не разгадав этого хода, нельзя было дать Ершову верного совета.
Зато генералу Саблину все яснее становилась сама цель готовящейся диверсии. Кое-кто на Западе нуждался еще в том, чтобы внушить народам мысль о рискованности использования атомной энергии в мирных целях. И вот, узнав, что в СССР кое-где ведется строительство дорог с помощью атомной энергии, они и решили, видимо, одним диверсионным актом достичь сразу двух целей: во-первых, принести нам значительный ущерб, во-вторых, искусственной катастрофой подтвердить в какой-то мере свои разглагольствования о почти неизбежном риске, связанном с использованием атомной энергии для мирных целей. Они и сейчас уже пишут о якобы происшедшем взрыве на одном из наших дорожных строительств, а произойди такой взрыв на самом деле - раструбят о нем на весь мир.
Что и говорить - обстановка становилась очень напряженной...
Ночной рейс
Ночь была на редкость темной: в двух шагах ничего не было видно.
- Нужно же затянуть отправку такого эшелона дотемна! - ворчал Шатров, поглядывая в окно паровозной будки на мрачное, беззвездное небо.
- Дежурный говорит, что перегон был занят, - заметил Рябов, подкачивавший инжектором воду в котел.- С Абдулаевым что-то случилось. Застрял он на перегоне Голубой арык - Сосновый бор. Только с помощью толкача еле втащили его на подъем.
В окно Шатров видел разноцветные огоньки станционных сигналов и желтые пятна фонарей в руках осмотрщиков вагонов, проверявших только что прибывший на станцию товарный состав. Блеснул вдалеке луч прожектора поездного локомотива, отходившего от пассажирской станции в сторону Аксакальска.
Шатров знал уже об угрозе, нависшей над его поездом, и хотя внешне ничем не выражал своей тревоги, на душе у него было неспокойно. Придирчивее, чем обычно, наблюдал он за работой своих помощников, требуя от них безукоризненной точности выполнения всех распоряжений.
- Держи по всей колосниковой решетке огонь ровным слоем, Федор!..-приказывал он Рябову, заглядывая в топку.-Тимченко!-кричал он кочегару, сортировавшему уголь на тендере.-Покрупнее подавай уголь. Мелочь искрить будет, а это опасно для нашего груза.
Так как поезд отправлялся ночью, принимались особые меры предосторожности. Шатров заметил даже, двух работников госбезопасности, несколько раз проходивших мимо состава. А когда поезд должен был тронуться в путь, к Шатрову подошел коренастый военный и, приложив руку к козырьку фуражки, представился:
- Капитан Бегельдинов. Надеюсь, вас не нужно, предупреждать, товарищ Шатров, о необходимости быть бдительным? У нас сегодня есть основания беспокоиться за ваш поезд.
- Что эти военные панику поднимают!-недовольно заметил Рябов, когда капитан отошел от их паровоза.-Настроение только портят!
По техническим причинам поезд задержался на станции еще на полчаса. Вокруг по-прежнему было темно и безлюдно. Дул ветер, уныло завывая в щелях паровозной будки. Тревожное настроение постепенно передалось и Рябову, и он все чаще посматривал теперь в окно будки на растворявшийся где-то во тьме хвост состава и призрачные огоньки сигнальных фонарей, мерцавших на станции.