В погоне за провокаторами

Но передо мной вдруг встал очень серьезный вопрос:

Если я издали увидел Азефа и так легко узнал его, то как же сыщики, которые, конечно, знают его в лицо, могут его не узнать, когда он так открыто бывает в Петербурге?

Этот вопрос с того дня приковал к себе мое внимание.

Я решил, что Азефа не арестовывают, по всей вероятности, потому, что полиции невыгодно его арестовать: например, потому что около него есть сыщик-провокатор, который получает через него нужные сведения. С тех пор я стал искать около Раскина Азефа. Я даже просил передать Азефу, что его, по моему мнению, не арестовывают, очевидно, именно потому, что около него есть какой-нибудь провокатор и он, Азеф, потому является нужным человеком для жандармов.

Сколько я ни перебирал фамилий из известных мне эсэров-боевиков, кто из окружающих Азефа мог бы оказаться Раскиным, я ни на одной фамилии не мог остановиться. Ни личные качества, ни их биографии, ни сведения об их отсутствии или присутствии в Петербурге во время бывших террористических покушений не позволяли мне ни на одну минуту остановиться на вопросе — не он ли тот провокатор, которого я ишу? За все время расследования дела Азефа я ни разу не высказал ни одного ошибочного предположения ни на кого из эсэров, что он, может быть, и есть Раскин.

Но вот однажды, перебирая все известное мне лично об Азефе, я вспомнил кое-что, что меня всегда заставляло избегать с ним знакомства.

Как-то, неожиданно для самого себя, я задал себе вопрос: да не он ли сам этот Раскин? Но это предположение мне тогда показалось столь чудовищно нелепым, что я только ужаснулся от этой мысли. Я хорошо знал, что Азеф — глава Боевой Организации и организатор убийства Плеве, великого князя Сергея[88] и т. д., и я старался даже не останавливаться на этом предположении. Тем не менее, с тех пор я никак не мог отделаться от этой мысли, и она, как какая-то идея, всюду меня преследовала.

Выходя из предположения — Раскин не Азеф ли? — я с этой точки зрения стал рассматривать все, что знал о деятельности эсэров за последние годы. Когда я с тех пор расспрашивал террористов о причинах удач и неудач бывших террористических покушений, я, незаметно для них, ставил вопросы, касающиеся Азефа, и, между прочим, о том, где он бывал в это время.

Я нередко должен был невольно признаться самому себе, что чем я больше отмахивался от обвинения Азефа, тем оно делалось для меня все более и более вероятным.

Глава четырнадцатая

Арест Бакая и обыск в редакции «Былого» — Мой отъезд из России — В Париже — В Финляндии — Встреча с Траубергом — Устройство побега Бакаю

В 1906–1907 гг., кроме Бакая, я поддерживал связи и с другими лицами из мира охранки, которые тоже давали мне сведения. Для одних редакция «Былого» являлась приманкой, когда они рассчитывали что-нибудь заработать за сообщение материалов, а для других это было местом, где они могли бы из соображений нематериальных поделиться своими сведениями. Таким образом, за 1907 г. у меня в «Былом» сосредоточились драгоценные сведения о деятельности департамента полиции.

Но к марту 1907 года охранники стали догадываться о моих сношениях с лицами, близкими к департаменту полиции. Они стали подсылать ко мне агентов, чтобы поймать меня при покупке документов. Но, как оказалось, мне всякий раз удавалось избежать расставленных ловушек. Я не покупал и ни на минуту не оставлял в своей квартире приносимых мне документов от лиц, кто возбуждал во мне сомнение.

В конце марта 1907 года меня постигли первые неудачи в моих сношениях с охранниками.

Не без помощи провокации — по всей вероятности, по указанию Азефа — в департаменте полиции заподозрили Бакая в измене.

Бакай как-то предупредил меня, что за ним стали ходить по пятам сыщики. Я понял, что в ближайшие же дни он будет арестован.

В это время я уже вполне был убежден в искренности Бакая и что он действительно желает помочь мне в борьбе с провокацией. Я убеждал его сейчас же скрыться в Финляндию, а оттуда — за границу. Я обещал его обеспечить, чтобы он мог там устроиться. При «Былом» мне тогда не трудно было сделать это. С его поездкой за границу я связывал свою будущую борьбу с департаментом полиции. Вслед за Бакаем я и сам рассчитывал ехать туда же.

Уступая моим настояниям, Бакай уже раз был с чемоданом на Финляндском вокзале, но, увидев за собой усиленную слежку, почему-то не уехал. Он все еще думал, что «его» не решатся арестовать!

Но вот, 31 марта (1907 г.) ранним утром Бакая обыскивают, отбирают часть просмотренных мною рукописей о пытках в Варшаве, о перлюстрации, о черных кабинетах и т. д. и арестовывают его.

В то же самое утро был произведен обыск у меня в редакции. Все перевернули вверх дном, но ничего подозрительного найдено не было, и меня пока оставили на свободе.