В погоне за провокаторами

Я быстро встал с кресла и закричал:

— А, наконец-то мы встретились! Сколько лет мне хотелось с вами повидаться! Ведь у нас есть, о чем поговорить.

Я говорил тоном человека, обрадовавшегося давно жданной встрече с очень интересным и нужным человеком.

В этот момент Азеф снова напомнил мне Ландезена, когда тот, убедившись, что не разгадан, развязно, вошел в комнату и стал непринужденно разговаривать с нами. Он видел, что его встречают с полным доверием и на его лице испуг, страх и нерешительность, что было несколько секунд тому назад, — враз все пропало. Его фигура говорила о его добродушии — естественном или деланном — это другой вопрос. Он вплотную подошел ко мне уверенной походкой, весь сияющий и, по-видимому, хотел обнять меня и расцеловаться. Но я, как бы нечаянно уронил бывшие в моих руках бумаги и, нагнувшись, левой рукой стал их поднимать, а правой поздоровался с Азефом и затем усадил его на кресло прямо против себя.

Комната была светлая, и свет падал прямо на Азефа.

Во все время этого разговора я смотрел ему в лицо. Я видел каждое движение его мускулов. Внимательно следил за всем, что он говорил. И то, о чем он меня расспрашивал, и то, что он мне говорил, все это я рассматривал с той точки зрения: что обо всем этом думает сидящий передо мной предатель?

Я смотрел ему в лицо, вслушивался в его вопросы и ответы, следил за его глазами, за его смехом, за его улыбками, его жестами, и внутренно все время повторял себе: «Предатель! Предатель! Предатель!..»

Азеф начал с того, что Чернов ему рассказал о своем со мной разговоре, и по поручению ЦК он передает мне деньги. Далее он стал с восторгом говорить о моей борьбе с департаментом полиции, о том, что я делаю огромное дело, без которого революционеры существовать не могут, что без нее немыслимы никакие революционные организации, что он будет настаивать на том, чтобы для этой борьбы мне были найдены большие средства и т. д.

Я жаловался Азефу, что никто мне не помогает, что в партии эсэров не понимают моей работы, что все Черновы — не практики, а теоретики, что с ними нельзя вести дела, и что было бы очень хорошо, если бы в моей борьбе с департаментом полиции согласился вместе со мной принять участие такой революционер-практик, как он, Азеф.

При этих моих словах Азеф, очевидно, не мог скрыть своей особой радости, и сказал мне, что он с удовольствием согласится работать вместе со мной и что мы вдвоем, конечно, сумеем широко развить это дело.

— Вы в настоящее время готовите побег из Сибири одному агенту департамента полиции, — сказал мне Азеф.

Я ответил:

— Да!

Я понял, что он знает о готовящемся побеге Бакая.

— Затем, — продолжал Азеф, — у Вас бывает в Финляндии другой агент…

Итак, и это было известно Азефу!

— Третья Ваша связь с департаментом полиции… — опять стал мне говорить Азеф, но уже как-то неуверенно. Он как бы только вызывал меня на подробности… Эта третья связь его, очевидно, очень интересовала. Но о ней я ничего не говорил Чернову, кроме того, что есть четыре серьезных источника для получения сведений из департамента полиции, а поэтому о ней ничего не мог знать и Азеф.

Я стал подробно рассказывать Азефу о том, что этот мой осведомитель один из влиятельных деятелей судебного ведомства из прокурорского надзора, сам он не служит в департаменте полиции, но там он свой человек и в самых доверительных отношениях находится с его руководителями, что он либерально настроен, и я лично с ним в очень близких отношениях. В настоящее время он болен и ему надо ехать лечиться за границу. Он согласен эмигрировать и открыто помогать нам, но требует только значительную сумму денег — тысяч сорок, — и тогда он весь будет к нашим услугам. В своем рассказе об этой мнимой связи с департаментом полиции я старался заинтересовать Азефа разными деталями и этими подробностями придать своему рассказу возможно больше вероятия.

Ничего, конечно, нужного для розысков о третьем моем источнике Азеф не мог рассказать департаменту полиции, но эти придуманные мной сведения, как я потом узнал, очень заинтересовали не только Азефа, но и департамент полиции.

Впоследствии, когда во Франкфурте Азеф разговаривал со мной, он сказал мне:

— Ведь Вы ко мне тогда отнеслись с полным доверием. Вы мне рассказали об агентах, с которыми Вы ведете дело.

Я объяснил Азефу, что из его слов я понял, что о Бакае и Раковском[91] он знает от Чернова.

— Да, — прервал меня Азеф, — но Вы мне рассказывали о прокуроре, с которым Вы имели дело!

— Я Вам рассказывал о прокуроре, какого совсем не существовало. Я все детали выдумывал в тот момент, когда с Вами разговаривал. Я знал, что об этой связи (это был не прокурор и приметы к нему совсем не подходили) Вам ничего не мог говорить Чернов, так как и я ему ничего не говорил.

— Так, значит, Вы мне говорили неправду? — несколько обиженным и укоризненным тоном сказал мне Азеф.

Я не стал отрицать, что я ему солгал.