Я знал, что письмо к Доброскоку, прежде чем попасть к нему, будет тайно прочитано его начальством, Герасимовым, а Доброскок, зная это, прочитав письмо, во избежание неприятностей, сам покажет его Герасимову. Я мог предполагать, что Доброскок-Герасимов или совсем не ответят нам, или, если будут вести переписку, то только со своими специальными целями. Я, конечно, заранее решил не верить ни одному слову в их письмах, но я надеялся использовать эту переписку, как мне это будет нужно, а главное, я хотел, чтобы в охранном отделении через Доброскоков знали, что я их вызываю за границу и где можно меня найти.
Эти мои обращения к охранникам впоследствии мне дали ценные результаты. Кое-кто из служивших в охранке обращались ко мне и присылали мне документы.
Мои связи с Бакаем и с другими выходцами из того мира уже в то время дали для борьбы с провокацией блестящие результаты, и мне казалось, что меня в дальнейшем поддержат не только революционеры, но и кадеты.
На письма Бакая первым ответил нам Доброскок, и затем он стал часто писать. Он обещал прислать документы, приехать в Париж и раскрыть тайны охранных отделений. Предо мной теперь лежит целый ряд его писем. Для меня, конечно, было яснее ясного, что эти письма писаны им с одной целью: ввести меня в заблуждение, и были посланы с ведома Герасимова.
В 1914 г. для 15-го № «Былого» я приготовил было статью под заглавием: «Переписка Вл. Бурцева с генералом Герасимовым», но эта книжка не вышла в свет вследствие моего отъезда в Россию. В предисловии я говорил, что писем Герасимову я никогда не писал и Герасимов никогда не писал мне, но тем не менее переписка между нами существовала. Я диктовал письма Бакаю для Доброскока, а Герасимов диктовал Доброскоку для Бакая, но по существу я писал не Доброскоку, а Герасимову, и Герасимов писал не Бакаю, а мне.
Вот в хронологическом порядке отрывки из некоторых писем Доброскока к Бакаю. В таком же духе были писаны письма и других охранников к нам. Все они были, очевидно, совместным творчеством их авторов с их начальством.
«Письмо Ваше с приложением получил. Очень Вам благодарен; хорошо, что получил до отъезда в Читу, куда меня командировали с отрядом филеров; пробуду там несколько дней. Писем мне не пишите до моего возвращения. Я Вам сейчас напишу и пришлю кое-что очень интересное и дам новый адрес. Вот было бы несчастье, если бы это Ваше письмо было получено в мое отсутствие, тогда, наверное, пришлось бы бежать к Вам. Спешу сообщить Вам на интересующий Вас вопрос. Д. не провокатор. Это ложь. Фамилии Вышинский, Азеф и Гринберг мне даже неизвестны[106]
. В разговорах об этих лицах я пришел к убеждению, что они мало известны ведущим розыск. Я думаю, что это тоже гнусная инсинуация. Имейте в виду, что Герасимов, как я знаю, всегда распускал слухи не только в отделении, но даже в департаменте полиции, о лицах, которые в действительности у него никогда не могли служить. И он их сам даже мало знает. Он говорит, что это — его тактика: агентурным явным путем устраивать в партии дезорганизацию. Я помню, что в прошлом году он называл своим сотрудником Виктора Чернова и не приказал ставить за ним наблюдения. Конечно, это ерунда, я этому не верил и не верю, и если в партию дойдут слухи, то на Вашей обязанности лежит святая обязанность предостеречь партию от дезорганизации. Вполне допускаю, что слухи о вышеупомянутых лицах — это проделка негодяя Герасимова, и таким слухам нельзя верить. У нас в Питере среди наших какое-то замешательство, и, знаете, Герасимов что-то злой: рвет и мечет, говорит, что провокация вся пропала. Собирается уходить, и догадываюсь, и его душевное состояние приписываю провалу…Не отвечал Вам, так как все зондировал почву, можно ли ехать за границу или нет. Но, оказывается, совершенно невозможно. Приезжайте в Финляндию, а оттуда — наездом в Питер, и будем видеться. Я Вам гарантирую безопасность путешествия. Очень и очень мне нужно видеться. Вы, может быть, догадываетесь сами зачем, так как знаете из газет, что у нас творится в Питере. Это надо прекратить…»
…Ваше письмо тронуло меня до глубины души. В нем я увидел луч света, и он зажег во мне страстное желание выбраться из этой тьмы культа и невежества, в которую я попал благодаря тем жестоким ударам судьбы, которые Вы пережили сами. Надежда выбраться опять на свет божий, возвратиться в круг родных для меня товарищей, пожать их честные руки, стать вместе с ними за освобождение народа и, если потребуется, отдать свою жизнь за святое дело, это — тот идеал, который для меня был уже похоронен. Вы — мой спаситель, и я горячо Вас приветствую, что Вы возвращаете меня к жизни настоящего человека! Но научите же меня, что мне делать? Уволиться в отставку и ехать к Вам и товарищам, отдать себя в их распоряжение, или же остаться здесь на время и приносить по возможности пользу?