В погоне за провокаторами

Да, мой дорогой, меня эта мысль уже полгода мучит, и я не знал, дорогой, к кому мне нужно было идти и к кому обратиться за содействием. Не скрою свою душу — находясь внешне в неприятельском стане, я много оказывал и оказываю облегчения незнающим меня, но близким по плоти и крови товарищам. Какое было бы для меня счастье повидаться с Вами! Но, оставаясь здесь на службе, ехать за границу или Финляндию я не могу. Это вызовет подозрение, под каковым я теперь нахожусь, и, конечно, проследят. Если бы Вы приехали в Финляндию и на несколько часов могли бы приехать в Питер, тогда я бы душу свою отдал.

Но раз нельзя — пишите мне! Наша переписка будет тайна. Я Вам верю, как своему дорогому товарищу, спасающему меня. В отставку же выйти я могу сейчас и приехать тогда на свидание с Вами. Пишите мне свои соображения по этому поводу…»

* * *

…Меня удивляет, что центр не может дознать виновника провала Северной летучки и целый ряд других, а ведь это очень просто.

Когда заболел Карл[107], то у него найдены были улики по отношению «Максима». Судебные власти требовали его ареста, но мой патрон сказал им, что Максим его близкий человек, и только по настоятельному требованию согласился (чтобы не открыть карты суду) обыскать его в Териоках, но предупредив его, и обыск произведен в его отсутствие. Максим — это партийная кличка. Его фамилия — Леонович. Это я знаю наверное. Это проговорился сам Герасимов, который его тщательно оберегает, говоря, что, пока он у нас, никто не страшен, а теперь куда-то его спрятал. У нас его теперь нет. Могу доказать документально. Я пишу это в тех видах, что пролитая кровь требует мщения. Больше писать не буду, если Вы не можете приехать. В таких делах серьезных посредничество неуместно, и прошу писать мне прямо, как писали, и не доверять адресованные мне письма третьим лицам…»

X–X–X

…Посылаю Вам документ, который я вырвал из дела, хранящегося у Герасимова в ящике письменного стола, случайно оказавшегося незапертым.

Напрасно Вы сообщили о Л. товарищам, не получив от меня этого документа. Вы пишите о тайне. Сообщите, — я весь Ваш. Бежать еще не время. Если не можете приехать, буду присылать ценные вещи. Как бы мне хотелось поговорить и войти в родную семью, но разум требует остаться здесь, где я больше принесу нашему делу пользы.

Вот этот документ, оригинал которого у меня и теперь сохраняется.

Министерство Внутренних Дел.

Департамент Полиции.

Лично.

Совершенно секретно.

По особому отделу.

1 декабря 1907 г.

№ 13565

Начальнику С.-Петербургского Охранного Отделения.

По докладу представления Вашего от 27 ноября 1907 года за № 30334, Г. Товарищу Министра Внутренних Дел, Сенатору Тайному Советнику Макарову, Его Превосходительство признал возможным, в виду указанных услуг по арестованию в пределах Финляндии некоторых членов Северного боевого летучего отряда, назначить Вашему сотруднику Василию Леоновичу, денежную награду в сумме 1500 рублей.

Об отпуске означенной суммы в распоряжение Вашего Превосходительства вместе с сим Департаментом Полиции сделано соответствующее распоряжение.

За Директора: С. Виссарионов.

За Заведывающего Особым

Отделом: Пешков (?)

Не делайте распространения большого этой бумажки, чтобы еще не узнал Герасимов. С нескрываемой радостью сообщаю о другом провокаторе центра, кажется, как говорит Герасимов, агент ЦК партии социалистов-революционеров 2.[108]. Он в 1906 г., кажется, был арестован на собрании комитета. Герасимов с ним долго беседовал наедине и, очевидно, убедил, потому что его выпустили под залог, а затем по суду оправдали, и он уехал за границу. Мои данные, приведшие к такому умозаключению, следующие. Во время проживания 2. в Финляндии, в Петербурге Герасимов с пеной у рта не позволял вести наблюдения за ним, бережно охраняя его (обычная тактика всех этих негодяев!). В первых числах мая 2. был подчинен наблюдению. Заботливость Герасимова по отношению к Я. поразительна. Он циркулярно дал в некоторые отделения телеграммы, куда — не знаю, от меня скрыли. Писали ее вместе с Комиссаровым. Чтобы наблюдаемый Ъ. не был арестован, наблюдение велось питерскими филерами, которые и уехали.

Я полагаю, что для нас с Вами, побывших на службе в таких почтенных учреждениях», смысл и значение всего этого достаточно понятен.

Как тяжело, дорогой, находиться в этой атмосфере. Просимое вами все по возможности доставлять буду.

Не торопитесь. Пока пишу о центре, а дальше будет все, так надо, если знаете почему…»

X–X–X