Выслушав замечания насчет текста моего введения тех, мнением которых я дорожил, я значительно смягчил первоначальный текст моего предисловия и выбросил из него намек на кувыркание Стародворского перед голубым мундиром. Полностью подлинный текст я однако передал суду. Но чтобы не задержать выпуска книжки «Былого» и не придавать особенно большого значения этим документам до суда, я их напечатал отдельным листком.
…Здесь я приведу несколько выдержек из прошений Стародворского о помиловании, чтобы подлинными цитатами из них напомнить одну из самых трагических страниц не только из истории русских политических тюрем, но и из истории всего русского освободительного движения.
Первое прошение на имя директора департамента полиции Стародворским было подано 19 октября 1889 г., после двух лет сидения в Шлиссельбургской крепости. В это время заключенные в крепости, и Стародворский между ними, объявили голодовку и добивались изменений тюремного режима. Стародворский тайно от своих товарищей послал директору департамента полиции заявление, где, описывая тяжелое положение голодающих, просил о немедленном изменении тюремного режима.
Стародворский писал:
«Я убеждаю Вас во имя справедливости, присущей каждому человеку, во имя человеколюбия, справедливо приписываемого русскому народу, наконец, во имя чести царствующего государя, не увеличивать сознательно этой печальной летописи жертв и еще раз пересмотреть этот самый существенный для всех заключенных вопрос. (Речь шла о тюремной библиотеке. Бурцев).
Может быть, кому-нибудь покажется странным, что я забочусь о чести государя, но я надеюсь, что Вы не заподозрите моей искренности: Вы присутствовали на суде, когда разбиралось мое дело, Вы слышали мою защитительную речь, и Вы знаете, что я уважаю верховную власть, что я — монархист по убеждениям».
Стародворский кончает свое прошение уверением, что после девятидневной голодовки совершит самоубийство.
У меня сохранился приговор суда по делу Стародворского и экземпляр изданного мной листка, на полях которого имеются очень любопытные примечания Лопатина.
На первом прошении Стародворского против его рассказа о покушении на самоубийство рукой Лопатина написано: «Комедия».
Вот текст второго прошения Стародворского о помиловании:
«Ваше Превосходительство!
Я решился подать на Высочайшее Имя прошение о помиловании, но прежде, чем сделать это, я считаю своим долгом обратиться к Вам за советом и покровительством. Вам известны мои намерения и искренность моих чувств, и я убедительно прошу Ваше Превосходительство не оставить меня своей помощью. Я всецело вручаю свою дальнейшую судьбу в Ваши руки, но, как бы она ни была решена, в настоящее время я покорнейше прошу Вас сделать распоряжение, чтобы для меня ремонтировали какую-нибудь из удобных камер (№ 8-й) в старой тюрьме; при настоящем моем настроении мне крайне тяжело оставаться среди своих товарищей по заключению».
В препроводительной бумаге от 31 августа 1981 г. в департамент полиции подполковник Федоров писал:
«Врученный мне сего числа арестантом № 29 закрытый пакет на имя Вашего Пр-ва при сем препровождая, честь имею доложить, что арестант этот, с некоторого времени находящийся в мрачном настроении духа, усиленно просит меня о переводе его в здание старой тюрьмы и что просьбу эту о переводе в виду совершенного в 1890 году арестантом № 29 покушения на самоубийство я удовлетворить со своей стороны признал невозможным как по этой причине, так и потому, что в старой тюрьме удобных камер для помещения арестантов вовсе не имеется».
При этих двух документах в особом конверте была приложена следующая небольшая записка:
«В прошлом феврале была приготовлена мною для Вас записочка о покушениях на жизнь Государя, которые систематически производились с 1881 г. по 1884 г. включительно. Из семи бывших в этот промежуток времени покушений некоторые крайне важны и могут быть повторены при тех же самых условиях (например, бывшее в 1881 году во дворце)».
Против этой записочки особенно восставал и Стародворский, и суд. Они находили ее совершенно абсурдной.
Эта записочка, по мнению суда, должна была обратить особое внимание своим несообразным содержанием, которое делало маловероятным отнесение ее к Стародворскому.