В погоне за рассветом

— Совершенно верно, — ответил он с мрачной иронией, — так же, как и для человека единственное препятствие тому, что он не летает, — отсутствие крыльев.

«Только лишь тенденция разделяться», — повторил я про себя несколько раз, а затем щелкнул пальцами и воскликнул:

— Нашел!

— Да неужели?

— Пыль рассеивается, а грязь нет, и ее комки тоже. Предположим, ты намочишь huo-yao, превратив его в грязь? Или расплавишь его в монолит?

— Глупец, — ответил мастер с некоторой долей удивления. — Намокший порошок вообще не загорится. А начни его обжигать, он может разорваться прямо тебе в лицо.

— Ох, — выдохнул я.

— Я же говорил тебе, что в этом веществе заключена опасность красоты.

— Я не боюсь опасности, мастер Ши, — ответил я, все еще раздумывая над проблемой. — Понимаю, ты занят приготовлениями к празднованию Нового года, поэтому больше не буду навязывать свое общество. Но не разрешишь ли мне пока взять несколько кувшинчиков с huo-yao, чтобы я мог на досуге поэкспериментировать…

— Bavakash`a! [206]Это не игрушка!

— Я буду очень осторожен, мастер Ши. Стану сжигать всего лишь по малюсенькой щепотке порошка. Мне надо изучить свойства вещества и попытаться придумать, как разрешить проблему его разделения…

— Khakma! [207]Как будто я и все остальные мастера огня не пытались сделать это всю свою жизнь, с тех самых пор, как порошок был получен впервые! А ты, который сегодня лишь впервые услышал о его составляющих, неужели ты и правда считаешь себя умнее остальных?

Я возразил:

— А теперь представь, если бы это сказал много лет тому назад мастер огня в твоем родном Кайфыне. — Он понял намек, но промолчал, а я продолжил: — Подобно любознательному сыну еврейского разносчика рыбы, я вполне могу привнести что-нибудь новое в это искусство.

Мастер Ши долго ничего не говорил, а потом вздохнул и сказал, очевидно обращаясь к своему богу:

— Вверяюсь тебе, боже. Возможно, этот Марко Поло в чем-то прав, а ведь, как учит нас притча, награда за mitzva — другая mitzva.

Он достал из-под рабочего стола две тяжелые тростниковые корзины и сунул их мне в руки.

— Вот, достойный уважения глупец. В каждой из них по пятьдесят лиангов порошка huo-yao. Поступай, как знаешь, я предупредил тебя. Надеюсь, я в ближайшее время не услышу, что Марко Поло с грохотом отошел в мир иной.

Я принес корзины к себе в покои, намереваясь тут же начать свои опыты в алхимии. Однако, обнаружив, что меня снова дожидается Ноздря, я поинтересовался, не принес ли он какого-нибудь известия.

— Ничего особенно интересного мне разузнать не удалось, хозяин. Разве что о распутстве придворного астролога, если такие сведения вам нужны. Оказывается, он евнух и вот уже в течение пятидесяти лет хранит свои отрезанные части засоленными в горшке рядом с кроватью. Представьте, этот человек настаивает, чтобы их похоронили вместе с ним, так чтобы после смерти он был целым.

— Это все? — спросил я, желая приняться за работу.

— Ну, есть еще кое-что: все готовятся к Новому году. Каждый двор устилают сухой соломой, так, чтобы отогнать злых духов kwei, — они испугаются треска, когда наступят на нее. У хань все женщины готовят пудинг из восьми составляющих, который является традиционным новогодним блюдом, мужчины мастерят светильники для освещения празднования, а дети делают маленькие вертушки из бумаги. Говорят, что некоторые семьи тратят на этот праздник все, что накопили за год. Однако веселятся далеко не все. Довольно много хань собираются покончить с собой под Новый год.

— С чего бы это?

— Это у них такой обычай: в это время они должны оплатить все неоплаченные долги. Кредиторы будут ходить и стучать в двери, а множество доведенных до отчаяния должников собираются повеситься — чтобы спасти свое лицо, как выражаются хань, — от позора, что они не смогли расплатиться. И в то же время монголы, которые не слишком пекутся о своих лицах, вымазывают черной патокой лица своих домашних божеств.

— Зачем?

— У них очень необычная вера: монголы полагают, что идол, которого они держат над домашним очагом, — божество дома Нагатай, — возносится в это время на Небеса, чтобы доложить великому богу Тенгри, как они вели себя в течение года. Поэтому они кормят Нагатая патокой, веря, что таким образом замыкают ему уста, и в результате он не сможет ничего насплетничать Тенгри и навредить им.

— Да уж, любопытно, — заметил я. Тут в комнату вошла Биликту и хотела забрать у меня корзины. Я сделал девушке знак поставить их на стол. — Что-нибудь еще, Ноздря?

Он стал заламывать руки.

— Только то, что я влюбился.

— О? — произнес я, погруженный в собственные мысли. — В кого?

— Хозяин, не смейтесь надо мной. В женщину, в кого же еще?

— Ну, мало ли в кого… Насколько я знаю, в прошлом ты общался с багдадским пони, с молодым человеком из Кашана, с ребенком-синдхом неизвестного пола…

Он начал еще сильнее заламывать руки.

— Пожалуйста, хозяин, не говорите ей.

— Не говорить кому?

— Царевне Мар-Джане.

— Кому, царевне? Ну и ну, ты наконец-то нашел себе достойную пару.

— Не смейтесь, хозяин. Так не скажете?

— Нет, конечно. Почему я вообще должен ей что-то говорить?