В погоне за счастьем

Вот так закончилось мое увлечение спортом. В то время я все больше втягивался в политику, все чаще задумывался о противоречиях богатых и бедных и прислушивался к рассказам парней, вернувшихся из Вьетнама. Во мне бушевал бунт. Но мой протест вылился не в желание взяться за оружие, а в стремление продемонстрировать его в одежде: прически афро, бусы и брюки-клеш, а также в той самоотдаче, с которой тогда играл в нашей группе.

Группа называлась Realistic Band. Мы исполняли фанк и музыку в стиле Джеймса Брауна, в которую я стремился добавить нотки Sly Stone и Бадди Майлза[38]. Мне очень нравился Джеймс Браун. На протяжении многих лет, когда он давал концерты в нашем городе, я всякий раз приходил послушать и зарядиться его энергией.

Стадион Milwaukee County Stadium вмещал шестнадцать тысяч человек. Я всегда покупал место на галерке, но как только мистер Браун появлялся на сцене, оказывался в первых рядах у сцены. На его концерты собиралась в основном чернокожая публика. Зрители начинали неистовствовать еще до того, как певец открывал рот. Каждая его песня была хитом и воспринималась как религиозное переживание. Его утробное, умоляющее, замедленно-фанковое исполнение «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста» было незабываемым. Каждый его концерт был настоящей бомбой.

Однажды во время одного из концертов черная девушка выскочила на сцену, сорвала с Джеймса Брауна его розовую накидку и бросила ее в зал. Народ принялся рвать накидку на части. Мне достался кусочек размером с салфетку, который долгое время был самой дорогой для меня вещью. Матери тоже нравились многие песни Джеймса Брауна, и она была рада, что я принес домой розовый обрывок бессмертия.

Я понимал, что мне не под силу воссоздать звук и ритм Джеймса Брауна. Это было просто невозможно. Тем не менее группа, в которой я играл, была не самой последней. Ее организовал певец Большой Эд. Ему было уже за двадцать. Этот парень ушел служить во Вьетнаме, и мы продолжали играть без него. Потом он вернулся и снова взял в руки микрофон, словно никуда и не уезжал. По меркам провинции, он давал вполне приличное шоу: орал и катался по сцене, броско, хотя странновато, одевался (он был верзила под метр девяносто, но штаны у него были короткими, а шелковые халаты сидели на нем как-то чудно). В глубине души я осознавал, что с этой группой вряд ли стану богатым и знаменитым. Это побудило меня подыскать работу на время каникул и на выходные.

После возвращения из Вьетнама у Большого Эда случались причуды. Однажды мы с Гарвином зашли к нему домой, чтобы обсудить песни, которые собирались исполнить в тот вечер на концерте. В его комнате работал телевизор. Мы спокойно разговаривали, как вдруг Эд достал пистолет, прицелился прямо над моей головой и выстрелил в экран. Бум! Телевизор исчез в дымке битого стекла. Большой Эд отложил пистолет в сторону и как ни в чем не бывало продолжил беседу:

– Крис, так какие песни мы сегодня будем исполнять?

Мы с Гарвином поспешили покинуть квартиру.

– Ну и ну, – сказал я, – можно было, как все нормальные люди, просто канал переключить.

Оказывается, он уже расстрелял не один телевизор, и его мать прикрывала собой свой телевизор, когда сын заходил в ее комнату.

Мы баловались травкой, чтобы успокоить нервы. Пару дней спустя мы с Гарвином сидели в припаркованной машине Большого Эда и курили «косяк». К нам подъехала полиция, но мы успели выкинуть окурки в окно.

Полицейские приказали нам выйти из машины и обыскали салон, в котором стоял дым коромыслом. Полицейские не нашли марихуаны, но один из них заявил:

– Чувствую запах марихуаны – значит, вы ее курили. Я должен вас арестовать.

– Чувак, запах не вещдок, с ним в суд не пойдешь. У нас ничего нет, – спокойно ответил ему Большой Эд.

Полицейский очень удивился, и ему не оставалось другого выхода, как ограничиться предупреждением.

После этого случая я стал еще больше уважать Большого Эда. Он, конечно, расстреливал телевизоры, но при этом в критических ситуациях вел себя собранно и спокойно.

Марихуана в конце 1960-х – начале 1970-х годов была не такая сильная, как сейчас. Я в то время больше курил, чем пил. Но я старался не обкуриваться, потому что должен был быть готов к любым неожиданностям Фредди.

Однажды после концерта мы с братанами сильно курнули, и я пошел домой. На меня напал жор, и я спустился в подвал к холодильнику. Открывая дверцу холодильника, неожиданно услышал странные звуки. Обернулся и увидел, что на меня смотрит живой гусь. Я не знал, что и думать: то ли слишком обкурился, то ли Фредди решил открыть в подвале зоопарк.

Как выяснилось, Фредди купил живого гуся для того, чтобы мы съели его на ужин в воскресенье. Так мне он объяснил, когда я проснулся на следующее утро. Фредди попросил меня помочь ему отрубить гусю голову, и я вышел во двор, где он уже приготовил полено, на котором собирался отрубить птице голову.

Был полдень, а от Фредди уже несло перегаром; в руках у него был топор. Похоже, судьба дает мне шанс осуществить то, о чем я мечтал уже много лет, – убить Фредди.