Несколько вечеров подряд мы провели на его новой работе: открытом на двоих с другом частном охранном агентстве. Провели в компании десятков накаченных парней, оттачивающих свои " боевые- прикладные " навыки на базе, являющейся "взятой под опеку" одной из местных спортшкол. И, если прежде при знакомстве с кем-то из его знакомых, друзей, в мой адрес звучало привычное сокращение имени или же придуманное им прозвище, (как составляющее так же могло быть озвучена интерпретация " моя девчонка"), то сейчас младший Верховцев бил точно в цель, не единожды приковывая к себе мой взгляд громогласным " любимая". После чего подопечные поспешно ретировались, подходя с уточнениями " как меня звать по батюшке" и, в последствии, употребляли в обращении исключительно полную формулировку имени отчества. Это было отчасти забавно. Отчасти приятно. Димка же, молча пожимал плечами на мой смеющийся взгляд, объясняя этим нечто вроде " Привыкай. Недолог тот час, когда станешь ходить в начальниках".
Несколько дней мы провели на пригородной базе. Шастая с рюкзаками по берегу необъятного озера и прилегающим к нему окрестностям, столь непохожими на ставшую привычной столицу. Днём мы загорали на берегу или же прятались в тени склонов от палящего солнца. Вечером, в сгустившемся сумраке, я исполосовала свежевзрощенное поле колесами одолженного у кого-то автомобиля, который Верховцев, с усердием упершегося в стену барана, старался научить меня водить.
При этом он ни разу не заговаривал со мной грядущем. Даже после того, как случайно поймал на написании ответа в смс, пришедшем от Макса. Милом, дружеском сообщении, в котором я по привычке считывала намного большее… Назиданием мне было брошено в воздух тихое и абсолютно нейтральное:
— Ты обещала…
Правда. Я обещала. И, если для кого-то другого, так для меня самой, это обещание чего-то, да значило. Я обещала. Быть с ним "до". Возможно и "после".(Вот о после вообще думать не хотелось. Будто оно никогда не настанет..) Димка делал всё, чтобы это обещание не было в тягость. Нам обоим. Было трудно принять. Саму ситуацию в целом. В то же время находиться рядом с ним было просто. Привычно. И одновременно пугающе… Напоминая пытку, используемую в стенах Освенцима, при которой женщину, имеющую двоих однополых детей ставили перед выбором: которого из них убить, а которого оставить в живых. Спустя непродолжительное время мать сходила с ума. В подсознании что-то рушилось. Непоправимо. В невозможности совершить судьбоносный выбор. Если верить фактам: итогом приходился расстрел всех троих… В моем случае было проще. Бесспорно. У меня же не было детей просящих остановить свой выбор на одном из них… Передо мной было два парня. И каждый из них в эти минуты мне был по своему дорог. Опустим пошлость и разговоры о полигамии. Здесь её нет и в помине. Бред. Просто люди, приходящие в нашу жизнь, не являются случайными странниками. Каждый из них оставляет свой отпечаток. Влияет на нас. Так или иначе. Оставляет частичку себя. Меняет. Хотелось бы верить, что к лучшему…
С одной стороны мой грядущий отъезд (идеально сложившийся в сознании), подпирает ежедневно объясняющийся в любви Димка. Не кричащий об этом на публику. Не звонящий на каждом углу. Хотя, с него бы сталось. Это как раз в манере того Верховцева, что однажды на меня едва не наехал… Со второй… С другой стороны… Моё сердце. Моя печаль. Моя боль. Моя неизведанная радость. Мой…(как бы хотелось просто взять и бесстрашно озвучить это ему в глаза…) Макс. И во мне нет ни капли жалости к тому, что, возможно, в скором времени мне предстоит бросить всё; ступить в неизвестность; потерять раз и навсегда шанс вернуться к тому, что имею. Потому, что без него ничего не имею и вовсе. Не способна оценить по достоинству. Жизнь моя, не моя. И дворец — не дворец, когда милее рай в шалаше. Дура. Да. Знаю. Реалист, живший внутри меня дольше чем я себя помню, потребовал бы мгновенной казни. Расстрела. Как минимум. Потому как болезнь за последние годы порядком прогрессировала и подобный диагноз не лечится.
Паспорт был получен на руки к концу первой недели. Сборы документов на получение визы и ожидание последующего вердикта заняло порядком больше времени.
Дни я делила с Димкой, а ночи… между ними двумя. (Как бы не похабно это звучало. Внутри меня тихо и мучительно умирала та хорошая девочка, которую старательно взращивал отец, щедро потчевал новыми комплексами из десятков высот, которых мне не всегда удавалось достигнуть). Первую половину ночи я делила с одним. Часть второй была с другим. Засиживаясь в обнимку с телефоном на прохладном, распахнутом настежь балконе. И только часть, до утра, я оставляла на себя. Не слушая причитаний Макса о том, что давно пора спать и жить в таком ритме попросту нельзя. Проваливалась в сон. Опустошающий мысли. Сон, не вмещающий в себя сновидений. Но излечивающий сердце и душу.