В погоне за смыслом жизни

Разносторонность художественного дарования г. Горького сказывается, между прочим, в том, что он с таким же успехом, как и пейзажи, рисует жанровые картинки, пишет вполне живые портреты. Для доказательства вполне достаточно развернуть любую страницу из его рассказов, но я позволю себе обратить ваше внимание на его описание пения и певцов и сравнить этого рода картинки, не раз встречающиеся у г. Горького, с картинкой «Певцы», такого замечательного художника, как И. С. Тургенев. Это сравнение покажет вам лучше всего, что вы имеете дело с действительно замечательным художником, разбирающимся не только в красках, но также и в звуках, и в тончайших психологических настроениях. Вот, например, в каких выражениях он дает описание дуэта, пропетого двумя женщинами.

«…Ее сестра качнула головой и протяжно, жалобно, высоким контральто застонала:

«Эх-у ме-ня-у-крае-ной-де-еви-цы…»

Сверкая глазами на сестру, Саша низкими нотами крикнула:

«Как былинка, сердце высохло-о-о!»

Два голоса обнялись и поплыли над водой красивым, сочным, дрожащим от избытка силы звуком. Один жаловался на нестерпимую боль сердца и, упиваясь ядом жалобы своей, – рыдал с унылой и бессильной скорбью, рыдал, слезами заливая огонь своих мучений. Другой – более низкий и мужественный – могуче тек в воздух, полный чувства, кровной обиды и готовности мстить. Ясно выговаривая слова, он рвался из груди густою струей, и от каждого слова пахло кипящей кровью, возмущенной оскорблением, отравленной обидой и мощно требовавшей мести.

«Уж я ему это выплачу…» – жалобно пела Васса, закрыв глаза.

«За-озноблю его, по-овысушу…» – уверенно и грозно обещала Саша, бросая в воздух крепкие, сильные звуки, похожие на удары»……………………………………………..

Читая эти строки, вы положительно слышите пение, проникаетесь настроением певцов и слушателей г. Горького.

Впрочем, о том, что г. Горький – несомненно крупный художник, как я сказал уже выше, свидетельствует каждая страничка его рассказов, а потому подробно останавливаться на этой стороне его таланта, полагаю, будет излишним.

IV

Перейдем к его сути, к той «душе», которой мы, по справедливому замечанию Толстого, всегда ищем в произведениях писателя. У г. Горького искать ее, впрочем, не придется долго. Она так ярко выразилась в главнейших типах его рассказов, что бросается сразу же всякому в глаза. Скажу больше. Все лучшие рассказы г. Горького, не исключая и самой большой по объему его повести «Фома Гордеев», написаны на одну и ту же тему, во всех их главную роль играет одна и та же фигура «беспокойного» человека, стремящегося к абсолютной свободе и свету и отражающая в себе самого г. Горького.

Все герои его поэтому довольно однообразны. Им скучно на белом свете, все они в большинстве случаев неудачники, обладающие огромным запасом сил, но не умеющие приложить эти силы к делу или, вернее, не могущие найти себе такого дела, которое бы их втянуло, удовлетворило вполне. Говоря словами одного из действующих лиц г. Горького, все они «беспокойные люди», которые мечутся из стороны в сторону, тревожно «ищут своей точки» и, убедившись в собственном бессилии, низко и больно падают. Это своего рода Рудины, «лишние люди», вышедшие из среды, в душу которой до сего времени мало кто заглядывал. Во времена Тургенева среда эта, стонавшая под тяжким игом крепостного права, слишком была еще придавлена. Теперь она начинает развиваться, в ней просыпаются умственные запросы, ум начинает работать над старыми для других вопросами о смысле жизни, и, как естественное следствие этой работы, являются свои собственные Рудины, свои собственные Чулкатурины [6] , Раскольниковы.

Что же представляют собой беспокойные герои Горького, к чему они стремятся, каковы у них идеалы? Прежде всего – все это люди, стоящие неизмеримо выше окружающей их среды. Сытое «мещанское счастье» [7] им претит. Они вечно ищут чего-то высшего, ищут какой-то своей собственной «точки».

– «Почему я не могу быть спокоен? – спрашивает Коновалов, типичный представитель этого настроения у г. Горького. – А? Почему люди живут себе и ничего себе, занимаются своим делом, имеют жен, детей и все прочее… И всегда у них есть охота делать то, другое. А я – не могу. Тошно. Почему мне тошно?» Другой рефлектик, сапожник Орлов, особенно ярко отражает это пессимистическое настроение. Так же, как и Коновалов, он родился «с беспокойством в сердце».

Он – сапожник. Почему? «Али, кроме меня, – философствует он, – мало сапожников? Какое в этом для меня удовольствие? Сижу в яме и шью… Потом помру. Вот, говорят, холера… Ну и что же? Жил Григорий Орлов, шил сапоги – и помер от холеры. В чем же тут сила? и зачем это нужно, чтобы я жил, шил и помер, а?» Дед Архип также пессимистически смотрит на мир. «Правильно ты сказал, – говорит он своему внуку, – пыль все… и города, и люди, и мы с тобой – пыль одна».