В погоне за тайной века

С того дня, как французы и англичане высадились в Крыму, для Нахимова настали страдные дни. Ему некогда было даже ответить на письма Михаила Францевича, и их за него писали товарищи. Рейнеке не обижался за это и жадно ловил каждое слово о Нахимове. Затем до него стали доходить слухи и письма о том, что Павел Степанович чрезмерно отважно ведет себя на бастионах Севастополя.

«Слышу, — пишет Рейнеке Нахимову 19 октября 1854 года, — что ты разъезжаешь на коне по всей оборонительной линии и единственно тобою поддерживается порядок и дух войск, не только матросов, но и солдат… Мой добрый друг, береги себя для общей пользы! Только ты еще можешь поправить, или хоть поддержать дело Севастополя».[336]

Рейнеке провел остаток 1854 и часть 1855 года в Николаеве, Херсоне и Одессе, осматривая состояние портовых сооружений в связи с предполагавшейся их реконструкцией. Его беспокоила защита северного побережья Балтики, и он писал друзьям в Петербург, что рад бы встать на «защиту милых мне шхер; да грехи не пускают, горько, право, горько видеть себя преждевременно пришедшим в негодность».[337]

В это трудное время он не перестает задумываться о нуждах гидрографии и шлет в морское министерство записку о необходимости исследования Каспийского моря.

Вместе с тем он внимательно следит за обороной Севастополя, радуется тому, что Нахимов здоров, зная, что с жизнью его друга связана «надежда на бодрость» осажденного неприятелем города. Он так возмущен бездарностью и глупостью Меньшикова, что не находит «слов выразить презрение к этому пусто-острослову».[338]

К кому бы из своих знакомых он ни заходил в Николаеве, везде он слышит «одну и ту же песню про бедствия Севастополя и проклятия Меньшикову».

В июле 1855 года Рейнеке вернулся в Петербург и встретился с Фердинандом Петровичем Врангелем, который недавно был назначен управляющим морским министерством. Врангель предложил Рейнеке возглавить Гидрографический департамент и Ученый комитет. Рейнеке долго отговаривался «не из чванства и не из лени, — а по совести сознавая себя слабосильным для этой должности».

Но Михаилу Францевичу пришлось сдаться. «Да, свобода, милая волюшка — дороже всех почестей и огромного содержания, которыми меня осыпали»,[339] — записал он в дневнике…

1855 год нанес Рейнеке два жестоких удара. Едва долетела до Петербурга весть о героической смерти в Севастополе Павла Степановича Нахимова, как он получил известие, что в Селенгинске скончался Николай Александрович Бестужев.

М. А. Бестужев.

«Во всяком возрасте, — писал он Михаилу Александровичу Бестужеву 7 сентября 1855 года, — тяжело терять близких по сердцу, но в летах за 50 эти потери еще тяжелее: тут уже нет надежды приискать другого друга или приятеля по сердцу. С детства моего Павел был лучшим и ближайшим моим товарищем, приятелем и, наконец, другом не по одному холодному светскому званию, а по искренности чувств взаимной привязанности нашей. Его не стало, и едва ли кто заменит его мне, хотя я имею еще довольно старых и тоже душевно любимых мною друзей прошлой нашей юности и приятелей из среды питомцев, прошедших через мои руки в последние 25 лет. Но все это только утешение, не к замене потери. Тяжело!»[340]

Михаил Бестужев вместе с Рейнеке горевал о падении Севастополя, но тут же добавлял, что Севастополь пал «с такою славою, что каждый русский, и в особенности каждый моряк, должен гордиться таким падением, которое стоит блестящих побед».[341]

Михаил Бестужев посадил на берегах Амура семена акации, собранные Рейнеке в саду Нахимова в Севастополе. Семена принялись, и через год деревца достигли в вышину полутора аршин.

Рейнеке пережил Павла Нахимова и Николая Бестужева всего лишь на четыре года. В 1858 году врачи выпроводили его на воды, за границу. Но лечение у знаменитых и не знаменитых докторов не помогло. 17 апреля 1859 года в одной из гостиниц Франкфурта-на-Майне незаметно угас человек, который сжег свое сердце, чтобы искры его сияли в ночи многие годы всем странствующим и путешествующим.

Через несколько недель в этот немецкий город приехал один из друзей Рейнеке. Он разыскал на местном кладбище могилу адмирала. На каменной плите лежали только что сорванные цветы. Кто-то был здесь всего несколько минут назад! Кто?!

Ему не удалось разыскать в местной русской колонии людей, которые могли бы знать Рейнеке…

Перед отъездом в Россию друг снова пришел на кладбище, и снова на каменной плите алели цветы, на которых еще не высохла утренняя роса.

И уже когда проезжал полями и лесами России, он вспомнил, что такие же алые гвоздики всякий раз встречали Рейнеке на его квартире, когда он возвращался из своих трудных скитаний…

МЕЧТА КАРЛА БЭРА