В поисках Аляски

Эта игра меня слегка напрягала, но я все же пошел в ванную, а она села на диван, который только к этому и располагал. В душе я обнаружил с десяток банок шампуня и кондиционер. В шкафчике оказалась бутылочка какого-то «Ривайнда», я открыл — голубоватый гель пах цветами и спиртом, как в дорогой парикмахерской. (Под раковиной я нашел огромный тюбик вазелина, который мог использоваться только с одной-единственной целью, но об этом я думать не хотел.) Я вернулся в комнату и с возбуждением констатировал:

— Они любят свои прически.

— Именно! — воскликнула Аляска. — Посмотри на верхнюю полку! — На деревянном изголовье опасно балансировал гель для волос «Ста-Вет». — У Кевина эти лохмы на голове не потому, что он не причесывается по утрам. Он специально так укладывается. Он просто обожает свои прически. Оставили они свои пузырьки тут, потому что у них дома есть еще. У всех! И знаешь, почему они так делают?

— Ради компенсации, потому что у них члены слишком крошечные?

— Ха-ха-ха. Нет. По этой причине они просто уроды и шовинисты. А за волосами они так ухаживают потому, что ума не хватает полюбить что-нибудь более достойное. Так что мы ударим по их самому больному месту — по голове.

— Оооокеееей, — сказал я, не совсем понимая, как именно мы сможем сделать что-то с их головами.

Аляска поднялась и направилась к окну, перегнулась через подоконник.

— На задницу не смотри, — велела она, так что я стал смотреть — она так круто расширялась от тонкой талии.

Аляска без труда сделала кувырок и вывалилась из полураскрытого окна. Я же полез ногами вперед и, только поставив их на землю, перенес через подоконник и корпус.

— Да уж, — прокомментировала она, — выглядело это несколько неуклюже. Пойдем в Нору-курильню.

По пути к мосту она ковыряла ногами красноватую землю, подкидывая ее в воздух, так что казалось, что Аляска даже не столько идет, сколько едет на лыжах по бездорожью. Когда мы шагали по полутропинке от моста к Норе, Аляска вдруг повернулась.

— Интересно, пойдет ли им синий цвет? — спросила она, придерживая передо мной ветку.

за сорок девять дней

ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ, в понедельник, то есть в первый настоящий день каникул, утро я провел за своей работой по религиоведению, а после обеда пошел к Аляске. Она читала, лежа в постели.

— Оден,[8] — сразу начала она, — что он сказал перед смертью?

— Не знаю. Не слышал про такого.

— Не слышал? Бедный безграмотный мальчик. Вот, прочти эту строку.

Я подошел и посмотрел на ее указательный палец.

— «И ты возлюбишь своего ущербного ближнего ущербным сердцем своим», — зачитал я вслух. — Да, довольно хорошо.

— Довольно хорошо? Конечно, жарито тоже довольно хорошие. Трахаться — довольно занятно. Солнце довольно горячее. Боже, в этих словах столько сказано о любви и сломленности — они безупречны.

— М-м-м… — Я энергично закивал.

— Ты безнадежен. Хочешь, пойдем порнушку поищем?

— Чего?

— Мы не можем возлюбить своих ближних, пока не узнаем, насколько они ущербны. Ты разве не любишь порнуху? — с улыбкой поинтересовалась она.

— М-м… — ответил я. По правде говоря, я ее почти и не смотрел никогда, но идея заняться этим с Аляской меня определенно привлекала.

Мы начали с крыла пятидесятых комнат и шли по шестиугольнику в обратном направлении — Аляска открывала окна, а я стоял на стреме, следил, не идет ли кто.

До этого я почти ни у кого в комнате не бывал. Проучившись в Крике три месяца, я почти со всеми познакомился, но регулярно общался только с несколькими, то есть, по сути, с Полковником, Аляской и Такуми. Но за эти несколько часов я довольно хорошо узнал одноклассников.

У Уилсона Карбода, центрового Калвер-Крикских Никаких, был геморрой, по крайней мере, в нижнем ящике стола он прятал крем от этого дела. Чандра Кайлер, миловидная девочка, которая слегка чересчур любила математику и про которую Аляска думала, что она станет новой подружкой Полковника, собирала пупсов из серии «Детки из капусты». Нет, не когда ей было лет, скажем, пять, а сейчас: я нашел у нее десятки детишек, черных, белых, латиносов, азиатов, мальчиков и девочек, одетых крестьянами и процветающими бизнесменами. Одна из старшеклассниц-выходниц, Холи Моузер, рисовала углем обнаженные портреты себя самой, изображая собственную пухлую фигуру в полный рост.

Меня сильно удивило, что почти у всех имелось бухло. Даже у выходников, которые ездили домой каждые выходные, в смывных бачках и корзинах для белья были заныканы пиво и выпивка покрепче.

— Боже мой, стучать можно было на кого угодно, — тихонько проговорила Аляска, вынимая из шкафа Лонгвелла Чейза литровую бутылку пива.

И я задумался: почему она тогда выбрала Марью с Полом?