В поисках Аляски

Мы валялись в высокой траве между лесом и футбольным полем, передавая друг другу бутылку и поднимая головы, чтобы сделать глоток этого вызывающего омерзение вина. Согласно обещаниям в списке, Аляска принесла роман Воннегута «Колыбель для кошки» и принялась читать мне вслух, ее тихий голос сливался с кваканьем лягушек и стрекотом кузнечиков, прыгавших вокруг нас. Я слушал не столько слова, сколько мелодию ее голоса. Я сразу понял, что она его раньше уже много раз читала, ее голос звучал уверенно, она не делала ошибок, я слышал, что она улыбается, и даже подумал, что, если бы мне всегда читала Аляска Янг, я бы больше любил романы. Через некоторое время она отложила книгу, я ощущал тепло — не опьянение. Между нами лежала бутылка, я касался ее, она касалась ее, но мы не касались друг друга. А потом она положила руку мне на ногу.

Аляска прижала свою ладонь к моим джинсам чуть выше колена, лениво и медленно выписывая круги указательным пальцем по моему бедру, между нами был всего лишь один слой одежды, и бог мой, как я ее хотел. Лежа в высокой неподвижной траве под пьяным от звезд небом, слушая ее едва пробивающееся за границу восприятия ритмичное дыхание и шумную тишину лягушек-быков, кузнечиков и бесконечно летящих по трассе автомобилей, я подумал, что, возможно, это подходящий момент для трех Заветных Слов. И, глядя на звездное небо, я вознамерился их сказать, я убедил себя, что она чувствует то же самое, что ее пальцы, так живо порхающие по моей ноге, больше чем игривы, и хрен с ней, с Ларой, хрен с ним, с Джейком, потому что да, Аляска Янг, да, я люблю тебя, и ничто другое не важно, и я уже открыл рот, но, как только я набрал воздуха, она сказала:

— Это и не жизнь, и не смерть. Лабиринт.

— Э-м… да. А что же?

— Страдания, — ответила Аляска. — Когда ты делаешь что-то плохое и когда что-то плохое происходит с тобой. Вот в чем проблема. Боливар говорил о боли, а не о жизни или умирании. Как выбраться из лабиринта страдания?

— В чем проблема? — спросил я. И почувствовал, что ее руки на моей ноге не стало.

— Нет проблемы. Но всегда есть страдание, Толстячок. Домашка, или малярия, или то, что твой парень живет очень далеко, а рядом лежит хорошенький мальчишка. Страдания испытывают все. И этот вопрос беспокоит и буддистов, и христиан, и мусульман.

Я повернулся к ней:

— Да, может, доктор Хайд не такую уж и фигню несет.

Мы оба лежали на боку, она улыбнулась, мы почти касались друг друга носами, я смотрел на нее, не моргая, она раскраснелась от вина, и я снова открыл рот, но на этот раз не для того, чтобы говорить, а она протянула руку, приложила палец к моим губам и сказала:

— Тсс… Тсс… Не порти.

за пятьдесят один день

СТУКА Я НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО не слышал, если он вообще был.

Я услышал лишь:

— ПОДЪЕМ! Ты знаешь, сколько времени?!

Посмотрев на часы, я проговорил заплетающимся языком:

— Семь тридцать шесть.

— Нет, Толстячок! Время отрываться! У нас есть всего семь дней, пока остальные не вернулись. Боже, у меня просто слов нет, как я рада, что ты остался. Год назад я все время потратила на изготовление громадной свечи из кучи мелких. Бог мой, как это было скучно. Я посчитала плитку на потолке. Шестьдесят семь по вертикали, восемьдесят четыре по горизонтали. Страдания! Да это была настоящая пытка.

— Я очень устал. Я… — начал я, но Аляска меня перебила:

— Бедный Толстячок. О бедный Толстячок. Хочешь, я залезу к тебе в кроватку и поваляемся вместе?

— Ну, если ты сама предлагаешь…

— НЕТ! ПОДНИМАЙСЯ! НЕМЕДЛЕННО!

Она отвела меня за крыло выходников, где располагались комнаты с пятидесятой до пятьдесят девятой, затем остановилась напротив одного окна, прижала к нему ладони и принялась толкать, пока оно не открылось наполовину, а потом забралась в комнату. Я последовал за ней.

— Толстячок, что ты видишь?

Я видел комнату общаги — такие же стены из шлакоблока, такие же габариты, даже планировка такая же, как и у нас. Диван у них оказался получше, и журнальный столик был настоящий, а не «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК». На стенах висели два постера. На одном изображалась огромная кипа стодолларовых банкнот с подписью: «Первый миллион — самый трудный». А на стене напротив висел красный «феррари».

— Гм… Комнату общаги.

— Толстячок, ты плохо смотришь. Войдя к вам, например, я вижу парочку любителей поиграть в приставку. Войдя к себе, вижу девчонку, которая обожает книжки. — Аляска подошла к дивану и взяла пластиковую бутылку из-под газировки. Она наполовину была заполнена мерзкой коричневатой жидкостью. Жевательный табак. — Они жуют. И очевидно, на гигиену плевать хотели. Они же, наверное, не расстроятся, если мы нассым им на зубные щетки? Им наверняка все равно будет. Скажи: что они любят?

— Они любят деньги, — ответил я, указывая на постер.

Аляска возмущенно вскинула руки:

— Толстячок, все они любят деньги. Ладно, иди в ванную. Скажи, что там увидишь.