В поисках апполона.

Вот медленно и осторожно приближаешь объектив к чутко вздрагивающей бабочке, торопящейся обследовать тонким изогнутым хоботком каждый крошечный сиреневый цветочек — этакую миниатюрную вазочку, на дне которой приготовлена сладкая и ароматная капля нектара. Если приближаешься плавно и медленно, бабочка вроде бы и не обращает на тебя внимания. Она слишком занята своим делом: быстро передвигается от цветка к цветку — мизерные капельки нектара мгновенно всасываются в тончайшую трубочку хоботка (а он действует в сущности точно так же, как и тонкая стеклянная трубочка, при помощи которой медицинская сестра берет из вашего проколотого пальца кровь на анализ, точно так же действует и хоботок комара). Но вот крылатое создание быстро перепробовало все цветы и вспархивает как раз в тот момент, когда изображение в видоискателе стало резким, и я не успел… И вновь ищешь ее глазами и осторожно подкрадываешься, затаивая дыхание, и теперь стараешься делать все чуть быстрее, не нарушая, однако, плавности. И какое же удовольствие испытываешь, если в нужный момент успеваешь нажать на спуск затвора! Есть! Поймана красавица! Поймал твой след, твой облик, а сама ты можешь летать, как ни в чем не бывало, — продолжай свой короткий жизненный путь…

Дорога поднималась все дальше и наконец обогнула гору. Широкая панорама распахнулась передо мной. Виден стал далекий соседний кишлак — позже я узнал, что он называется Варе и что означает это якобы «воры», потому что в старые времена там укрывались разбойники, нападавшие на караваны, идущие по «шелковому пути»… Кызылсу извивалась теперь далеко внизу серебристой тесьмой в еще не рассеявшейся утренней дымке.

Склон изобиловал родниками, и растительность стала гораздо богаче. Арча и горный клен, барбарис, миндаль, жимолость, шиповник… Но особенно разнообразны заросли трав. Пиретрум, зизифора, воловик, синяк, оносма, горчак, скабиоза, тысячелистник белый и желтый, астрагалы, кузиния, коровяк, цикорий, ирисы, мальва алтея, люцерна… Глаза разбегались! И наконец, донник, милый русскому сердцу донник, весь усыпанный мельчайшими желтыми цветочками, высокий и ароматный. Аромат российских полей и лугов, аромат Родины!

Я прилег в траву и смотрел на удивительное это растение — донник и, как не раз бывало уже, думал о таинственном понятии, столь дорогом каждому человеку. Даже здесь, в краю, куда так стремился, среди экзотики, в ожидании и непонятно чем питающейся уверенности, что Аполлона здесь обязательно встречу, я испытал мучительный и прекрасный приступ ностальгии. Родина, Средняя Россия… И пасмурно там часто бывает, и нет такого растительного богатства, как здесь, и Аполлонов уже не осталось, а вот… Словно негромкая и медленная мелодия звучала, напоминающая что-то очень знакомое и родное, и вспоминались близкие, милые сердцу люди и что-то вечно неразрешимое, и вечная какая-то боль и тоска, а все же…

Но и другие растения были, конечно, прекрасны. Например, воловик — я не знаю, почему он так называется, но цветы его, синие звезды, такие бирюзово-синие, из пяти округлых лепестков с белой пушистой «подушечкой» в середине, что просто диву даешься: откуда берется этот яркий синий цвет? А коровяк — с мягкими мохнатыми листьями, похожими на коровьи уши, за что он и получил такое название, и с высоченными, полутора-двухметровыми соцветиями, состоящими из крупных зеленовато-желтых и тоже словно бы светящихся на солнце цветков? Или кузиния — близкая родственница нашего чертополоха, похожая на него, только более тщательно и изящно «сделанная»: каждый цветок — воплощение совершенства, с нежно-розовыми, остроконечными, многочисленными лепестками, аккуратно и строго расходящимися в стороны, словно лучи. Да, чего тут только не было!

Бабочек тоже было много, но все довольно обычные — меланаргии, сатиры, шашечницы, перламутровки, белянки. Хотя могут ли быть обычными бабочки? Что часто встречается, то и становится обычным, но будь редкой капустница, она была бы такой же необычной, как и Аполлон.

Иногда пролетала крупнейшая из перламутровок — пандора, которую раньше называли «царский плащ» то ли за верхнюю окраску крыльев, напоминающую леопардовую шкуру, то ли за испод: зеленый с серебряными разводами на задних и розовый с черными пятнами на передних крыльях. Встречались и наши родные крапивницы…

Желая сократить путь, я пошел по тропке, но она, оказалось, бежала в направлении Варе, пришлось возвращаться на дорогу по целине, через случайные посадки пшеницы — именно посадки, а не поле, потому что среди многочисленных сорняков только кое-где виднелись молодые колосья… Прошел гипсовые выходы — дорога была такая белая, что слепила больше, чем солнце, которое теперь, в полдень, было почти в зените.