В поисках белой ведьмы (1978)

На галерею второго этажа вела лестница: ее балюстрада из слоновой кости была инкрустирована золотом, а небольшие ступеньки сделаны из белого мрамора. В центре комнаты в вазе из зеленого нефрита росло апельсиновое дерево, густо усеянное цветами и золотистыми фруктами — некая фантазия лекторрас, без сомнения, чтобы перехитрить природу. Апельсиновый запах, наполнявший зал, был ненатурально слабым. Я подумал о системе горячих труб в Эшкореке и понял, что подобная конструкция, должно быть, использовалась и на этой вилле, хотя и не было рабов, чтобы обслуживать ее. (Время от времени я ощущал обширное, хотя и чутко контролируемое использование Силы, чему я в какой-то мере завидовал, все еще чувствуя себя немного неловко. Чтобы показать все эти богатства, Рессаверн зажгла силой своего взгляда свечи в серебряных и золотых подсвечниках. Я все еще приходил в волнение, когда видел, что моими способностями так свободно владеет другой.) В комнате стояла эбонитовая кушетка в форме львицы и кресла из слоновой кости в форме ее подкрадывающихся детенышей. Вся эта мебель так же, как и пол с подогревом, была покрыта белоснежными мехами и покрывалами.

— Ты, должно быть, часто охотишься, — сказал я.

— Никогда, — произнесла она. — Мы берем шкуры тех зверей, которые умирают естественной смертью, или волнистую шерсть животных. — Она странно взглянула на меня и сказала:

— Но ты охотился часто, и тебе этого не понять. А теперь можно предложить тебе немного пищи и вина?

Жилище — должно быть, ее — было готово для приема гостей. Но для кого здесь еда? Может, несмотря на хвастовство Мазлека в гостинице, кто-то из лекторрас все еще нуждается в том, чтобы набивать живот?

— Мне не надо ни вина, ни пищи, леди, — сказал я. — Я питаюсь воздухом, как и полагается, если верить слухам, любому волшебнику.

— Мне тоже так говорили, — произнесла она.

Свечи горели ярко. Я снял сумку со спрятанной в ней маской и опустил ее на стул-львенка. Она пристально смотрела на меня, и ее лицо заострилось от голода одиночества, будто она заметила вдалеке убежище, которого никогда не могла достичь. Я подумал: «Ей девятнадцать, но, возможно, она никогда не знала мужчину, никогда не встречала такого, кого пожелала бы, и никто не осмелился заставить ее».

Хотя и тогда я еще не мог быть уверен, хотела ли она лечь со мной в постель, или это было какое-то древнее желание, или страх в ее сердце. Потому что она, к тому же, выглядела испуганной.

Я подошел к ней ближе и коснулся руками завязки ее черной накидки.

Она не остановила меня, но только продолжала смотреть мне прямо в лицо. Что же до меня, то мои глаза были прикованы к этой кружевной завязке, а сам я для безопасности нес всякую чушь.

— Этот великолепный дворец для твоих Потерянных из Каиниума был всего лишь скромным загородным домом. Однажды я видел их подземную дорогу, покрытую драгоценными камнями и металлом, а свод над ней был высок как небо. Они называли эту дорогу Путь червя. А этот дворец они, вероятно, назвали бы Голубятня или Хижина. Подходящее жилище для ведьмочки, которая доит коз и собирает фрукты своими белыми ручками. — При этом я взял ее за руку, предвидя, что между нами снова проскользит электрический разряд, как это было в первый раз. Но теперь он только зажег нас. Только искорки нервов пробежали по моей коже, когда я коснулся ее. — Ну, — сказал я. Накидка соскользнула. На Рессаверн оказалось голубое платье, голубое как потолок, ее белизна сияла из-под него. Ее тело казалось огнем, пытающимся прожечь эту одежду, чтобы достичь меня.

Но тут она отдернула руку прочь.

— Зерван, — сказала она, — сын Вазкора…

— Не надо имен, — произнес я. — Не надо больше имен, Ресса. Ты вела меня сюда, и я охотно шел за тобой.

— Я не имела в виду… и не думала…

— Так подумай сейчас. Обо мне.

— Карраказ, — сказала она.

— Пусть она подождет. До завтра. Я забыл о ней, как она намеренно забыла обо мне.

— Но… — начала она.

— Тише, — сказал я.

Ее взгляд поплыл, рот, даже сейчас пытающийся говорить, слился с моим, еще до того как смог найти нужные слова, в горячем поцелуе. Ее тело прильнуло ко мне. Плечи освободились от голубой води платья. Из одежды к моим рукам поднялись груди, каждая с алой звездочкой огня, ставшей осью моих ладоней. Она отвернула голову и тихо попыталась сказать, что так не должно быть. Но ее руки уже ласкали мою спину, и она прильнула ко мне, как будто мир рушился, и остался только я, чтобы спасти ее.