В поисках Беловодья(Приключенческий роман, повесть и рассказы)

— „Я пожелал — продолжал он, — на праздник Христов в его домашней церкви помолиться Богу. Купец мне не отказал, велел приходить, только попросил меня, чтобы я никому не сказывал. Я дал ему честное слово. От вахмистра выпросил я на сутки себе увольнение. 24 декабря, когда заблаговестили в церквах, я и пошел к купцу в дом. В воротах у купца стоял человек, который меня приостановил и спросил, как мое имя и фамилия; вероятно ему было обо мне сказано, и он указал мне дверь. Взошел я в комнату (в это время были уже на молитве), домашние указали мне, где ход в церковь. Когда я взошел в церковь, хозяин увидал меня, подошел к священнику, чего-то шепнул ему на ухо, и вместе подошли ко мне. — „Помолиться Богу пришёл?“—спросил меня священник— „Да, благослови батюшка”, —ответил я. — „Добре, добре, чадо! Бог всех требует ко спасению”. Прочитал священник мне прощение, приказал за вечерней стоять мне просто, не креститься.

„Я так и исполнил: стоял, не крестился, а слезы у меня одна за другой катятся; не удержусь от радости, что Бог привел меня сподобиться видеть истинного священника”.

При этих словах, у покойного моего родителя потекли из глаз слезы. Он приткнулся локтями на стол, ладонями закрыл глаза, но слезы у него неудержимо текли, проникали между пальцев и капали на стол. Я сидел с ними, слушал рассказ Изюмникова, и меня также сердечно тронуло, покатились слезы. Мне сделалось совестно, мальчишке, плакать, чтобы видели люди; я вскочил со стула, выбежал в другую комнату, уткнулся лицом в кроватную постель и втихомолку поплакал. Потом обтер кулаком глаза, подошел к зеркалу, поглядел на свое лицо и заметил, что лицо у меня отекло и глаза покраснели. Как войду в горницу? — себе думаю. — Дядя Иван спросит у меня: что у тебя, Гринька, глаза-то покраснели? Подошел я к умывальнику, умыл лицо, пополоскал глаза. У зеркала висело полотенце, которым я утерся и снова вышел к ним.

Считаю не лишним обратиться ко всем поповцам. Лушковцы, окружники, полуокружники и противоокружники, духовные и мирские, грамотные и неграмотные лица приняли за привычку говорить нам в укоризну: „вы не имеете при себе священства от нерадения и бесстрашия вашего. Хотите жить своевольно и безнаказанно на всю жизнь; не обличаете тяжких своих грехов священнику, к тому же подтверждаете, что можно спастись и без священника, указывая на некие случайные бытия”.

Однако, если признают в нас нерадение, что же тогда побудило моего отца испустить неудержно теплые слезы только при выслушании рассказа, что есть священник, к которому можно достигнуть? Бесстрашие-ли тронуло 13-ти летнего мальчика убежать от числа людей в уединенное место, удариться на подушку вниз лицом переплакаться? Были ли слезы неудержны моего отца от радости, что проникает ясный слух о священнике, или о том, что по неизвестной судьбе давно лишились мы обещанных даров — сказать не умею. Или скажут и это нерадение, что в случае, когда проникнет туманный слух о том, что есть-де в такой-то удаленной стране народ и имеет при себе истинное священство, тогда мы съезжаемся, обсуждаем и снаряжаем депутацию. Одни щедро ублаготворяют деньгами, от пота и тяжких трудовых добытыми, другие оставляют без призрения свое домашнее хозяйство и, лишаясь своих жен и детей, решаются ехать в отдаленные и неизвестные места? Придется ли возвратиться и видеть своих домашних или закроются глаза на море-океане и послужат могилой волны, а гробом дно океана!.. Да, — нужно судить, положа руку на сердце и применить на это место себя, а не говорить легко: „что им? или: денег мол набрали им много!“ А сколько в сущности, знают немногие люди, которые при отъезде нашем сдавали нам их счетом.

Чем же кончился рассказ Изюмникова? Выше сказано было, вечерню он молился не крестясь, а заутреню позволили уже молиться с ними вместе. После этого, говорил он, ходил я молиться всегда, когда был свободен. Дважды был у священника на духу и принимал святые тайны. Священник— человек кроткий, находится у купца уже 30 лет, от роду имеет лет восемьдесят.

— „Пожалуйста, напишите адрес, как купцу имя и фамилия? — попросил отец, — не забудьте также прописать, на какой улице дом купца".

— „С удовольствием”, ответил Изюмников. Иван Алексеевич достал из шкапа два листа бумаги и подал Изюмникову, который написал карандашом имя купца, фамилию и проспект, после чего подал адрес моему отцу.

„В случае мы (говорил мой отец) пошлем людей в Петербург, тогда, пожалуйста, Вы напишите от себя купцу письмо, чтобы он не опасался наших посланных людей, открылся бы им простой душой — это необходимо". — „Напишет, напишет", сказал Иван Алексеевич. Изюмников несколько позамялся, но наконец ответил тихо, сквозь зубы: „можно".