В поисках божественной обители

«Они оба на современном языке напоминают нам о том, что мы так долго предполагали, что так долго проецировали на забытые мифы и что, наверное, всегда дремало внутри нас в виде архетипов… Осознание того, что мы здесь живем не одни и не только для себя, а представляем собой составляющую часть высших таинственных сущностей, в отношении которых лучше не богохульствовать. Это забытое осознание заложено во всех религиях».

Возможно ли, чтобы политик рассуждал о богине, об архетипах, о мифах, которые незаметно формируют нашу жизнь? Да, но Вацлав Гавел – не обычный политик. Он поэт и драматург, он гуманист. Гавел воплощает в себе просвещенную рефлексивную духовность нашего времени. Он завершил свою речь, выражая надежду на трансценденцию,

«…как глубинную и сладостную потребность в гармонии даже с тем, чем не являемся мы сами, с тем, что мы не понимаем, что кажется нам очень удаленным в пространстве и времени, но с чем мы все равно таинственно связаны, ибо вместе с нами все это составляет единый мир. Существует только одна реальная альтернатива угасанию – трансценденция».

Трансценденция означает выход из состояния изоляции, присущей эго-сознанию, опустошенности и экзистенциальной покинутости, столь характерной для души нашего современника. Она означает ощущение связи с духовной размерностью, которая по масштабам несопоставима с индивидуальной размерностью.

И хотя у кого-то из нас теплится временная надежда на таких политических лидеров, как Гавел, нам нужно заниматься своим делом. Юнг постоянно отмечал, что единственное и самое лучшее, что каждый человек может сделать для всего мира, – это интегрировать собственную Тень, сняв свою часть бремени с плеч всего человечества. Вторя Руссо, я уже отмечал в своей книге «Перевал в середине пути»: каждый из нас рождается свободным, но при этом всегда чувствует оковы. Ребенок, создание природы, является целостным, но бессильным и зависимым. Он должен приспособиться к своему природному стремлению к власти над собственным окружением, особенно в своей родной семье, и тем самым обрести временное ощущение «Я» и «Другого» и некую совокупность стратегий взаимодействия с окружающим миром. Главная цель появления этой совокупности поведенческих стратегий заключается в снижении тревоги.

И лишь когда это временное «Я» будет периодически вступать в контакт с природным, инстинктивным «Я», которое импульсами прорывается откуда-то из глубины, – только тогда люди осознают свое расщепление, которое мы называем неврозом. Всю первую половину жизни можно считать грандиозной ошибкой, столь же необходимой, сколь и неизбежной. Задача второй половины жизни заключается в том, чтобы по возможности исцелиться от этой ошибки в начале движения от адаптивного «Я» к аутентичному «Я». Сохранить привычное адаптивное «Я» со всеми его упущениями и болью – это ужасно, ибо оно завело нас слишком далеко, и мы боимся великой неизвестности, которая нас ожидает. Перевал в середине пути заключается в том, чтобы психологически покинуть дом, то есть решить задачу, которая, как мы полагали, уже давно решена в результате физического отделения от дома, которое произошло раньше. А потому, даже испытывая страдания в рамках ограничений ложного «Я», мы продолжаем отчаянно за него цепляться.

Следует заметить, насколько ситуация отдельного человека повторяет общую ситуацию, характерную для нашего времени, как индивидуальный невроз отражает мучительную пропасть нашей эпохи. Так же, как исчезли мифы, служившие опорой эпохе, – так теряется индивидуальный миф человека в среднем возрасте или в другие периоды жизни, когда ему приходится делать важный выбор. Оказаться в пустоте между мифами – значит испытать очень болезненные и страшные переживания. Переживать свое духовное расщепление так глубоко – значит испытывать глубинное напряжение гражданской войны. Все войны – это гражданские войны; все неврозы – тоже гражданские войны: разные части единого целого отделяются друг от друга и вступают между собой в конфликт.