В поисках Человека

– Ну конечно, – пробормотал он. – Узы мешали автоматам определить подлинного носителя, потому что носителями были они сами.

– И подстроили все намеренно.

– Это… ужасно.

Скривившись, с дрожащими руками Отон пытался переварить информацию. Он сглотнул и откинулся назад, словно от сильной усталости. Другие Интеллекты в такой ситуации впали бы в апатию. Не Отон, что удивительно. Его рот искривился в неестественной усмешке, и он устремил на Плавтину пронзительный взгляд, словно сквозь кожу, кости и искусственный материал ее нервной системы, в глубине ее сознания, мог увидеть, насколько истинно то удивительное откровение, которым она поделилась и которое теперь словно висело темным грозовым облаком над их головами.

Глухим голосом, настолько напряженным, что Плавтина почувствовала себя животным, зажатым в лапах медведя, он выговорил:

– Вы в этом уверены?

Ее бросило в жар, голова закружилось. Ей предстояло сейчас взять на себя ответственность за все, что случится дальше.

– Уверена, хотя и по нетривиальным причинам, которые могут вас удивить.

Ей не хотелось объяснять свои сны и, тем более, эпизодическое присутствие Алекто. Что до Отона, он, казалось, не заинтересовался этим вопросом, сочтя его второстепенным. Может, он не настаивал, потому что она подтвердила то, что он чувствовал давно и всегда знал, но не желал признавать.

– Тогда ни один Интеллект не должен приближаться к источнику сигнала.

– Именно. Вы понимаете, что из этого следует? Узы строго воспрещают нам подходить близко к последнему человеку. Триумвиры все поняли правильно.

– Марциан вам сказал?

– Эти выводы идут не от Марциана.

– Плавтина, Урбсу не нужен Человек, поскольку Урбс больше не желает, чтобы Человек его контролировал. Если Виний и его соратники нашли в этом оправдание своему желанию изменить программу – это случайность, а не добродетель. То, что вы говорите, ничего не меняет в ситуации.

Она поколебалась секунду, думая, как обернуть разговор, чтобы не разгневать проконсула, и, пожав плечами, устало продолжила:

– Отон, все это будет иметь последствия… для вас.

Он улыбнулся ей сперва чопорно, потом все шире, и в конце концов разразился коротким, почти естественным смехом.

И вдруг стукнул огромным кулаком по приборной доске самолета, так, что Плавтина подскочила. Она обомлела и притихла.

– Я понимаю, почему вы не желаете, чтобы Плутарх нас услышал. Вы боитесь, что он лишится разума, как эта свора бандитов там, наверху, которые нас осадили. И хуже того – он мог бы настоять, чтобы присоединиться к нам, и попытаться нас обогнать, став жертвой противоречий в собственных процессах принятия решений.

– Я бы сама не сказала лучше, – ответила она мягко, с ноткой грусти, зная, что Отону придется совершить огромное самопожертвование.

– И поэтому вы рисковали, доверившись мне. Я вам за это признателен.

– Разве у меня был выбор? – спросила она, упорно глядя прямо перед собой.

– Я не знаю. Вы могли бы… Впрочем, не важно. Объясняет ли это ваше собственное существование?

Теперь уже она вытаращила глаза от удивления.

– Могли вас создать в этом биологическом виде, чтобы позволить Плавтине связаться с последним Человеком, не подвергая его опасности?

Она принялась обдумывать его мысль почти с надеждой. Ей хотелось в это верить, поскольку это все упрощало и придавало ясность и смысл ее присутствию в далеком будущем. Но нет. Какой бы соблазнительной ни была гипотеза, она оставалась ложной. После паузы Плавтина сказала:

– Я не думаю. Первая Плавтина не обладала таким видением ситуации, когда вернула меня к жизни.

Они оба задумались, сидя рядом в темноте шаттла, застопорившегося в фазе отлета.

– Как бы там ни было, – вновь заговорил Отон, – проблема Плутарха меня не касается. Я разделю с вами воспоминания о Гекатомбе. Уж вам я должен поведать правду о моем происхождении; я не часто о нем рассказываю. На самом деле…

Он не закончил фразу, будто вел одновременно другой спор – на сей раз с самим собой, – потом, после минутного замешательства, протянул ей массивную ладонь. Она чувствовала, что взволнована этой физической близостью, возможно, не меньше, чем разговором. Но, напомнила она себе, Отон – лишь носитель сложной программы, сотканный из искусственных мышц, которые удерживают на месте скелет из углеволокна, а не воплощение чего-то, свойственного живым. Он не ест и, несмотря на сложный механизм внутренних органов, на самом деле не ощущает ни холода, ни тепла, ни боли, ни удовольствия, ни мимолетной ласки ветра на коже.

А может, и ощущает. Она ведь ничего об этом не знает. Да и насколько он отличается от нее самой? Где провести границу между улучшенной машиной и разумным млекопитающим? Нужно ли противопоставлять два разных способа бытия в мире – правильный и неверный? Этого Плавтина тоже не знала. Но от соприкосновения с каменной, холодной и гладкой плотью, ощущавшейся совсем не так, как человеческая, она задрожала.

– Честно говоря, – проговорил Отон, будто отвечая на ее мысли, – я вовсе не автомат.