«Вы должны понять, что у каждого человека имеется определённый «репертуар ролей», которые он играет в обычных обстоятельствах, – сказал в связи с этим Гурджиев. – У него есть роль для любого рода обстоятельств, в которых он обыкновенно оказывается в жизни. Но поместите его в другие обстоятельства, хотя бы чуть-чуть иные, и он уже не в состоянии найти подходящую роль, так что на какое-то время становится самим собой.
Изучение ролей, которые играет человек, составляет необходимую часть самопознания. Репертуар каждого человека очень ограничен. И если человек просто говорит о себе «я» или «Иван Иванович», он не видит всего себя, потому что этот «Иван Иванович» тоже не является единым: в человеке, по крайней мере, пять или шесть людей. Один-два для семьи, один-два на службе (один для подчинённых, другой для начальства), один для друзей в ресторане и, пожалуй, ещё один, который интересуется возвышенными идеями и любит интеллектуальные беседы. И в разное время человек полностью отождествляется с одной из своих ролей и не способен отделить себя от неё. Видеть свой репертуар, знать свои роли и, прежде всего, ограниченность репертуара – это уже знать многое. Но дело в том, что за пределами репертуара человек чувствует себя очень неуютно, и если что-то выбьет его из колеи, даже на короткое время, он изо всех сил старается вернуться к одной из своих обычных ролей. Как только он попадает в свою колею, всё в его жизни опять течёт гладко, исчезает чувство неловкости и напряжённости. Так бывает в жизни; но в работе, для того чтобы наблюдать себя, человеку необходимо примириться с этой неловкостью, с напряжением, с чувством неудобства и беспомощности. Только переживая подобное неудобство, человек может по-настоящему наблюдать себя. И понятно почему. Когда человек не играет ни одной из своих ролей, когда не может найти подходящей роли из своего репертуара, он чувствует себя как бы раздетым. Ему холодно и стыдно, ему хочется убежать от всех. Но тогда возникает вопрос: а чего же он хочет? Спокойной жизни или работы над собой? Если ему нужна спокойная жизнь, он, конечно, никогда не должен оставлять своего репертуара. В обычных ролях он чувствует себя удобно и спокойно. Но если у него есть желание работать над собой, он должен разрушить это спокойствие. Иметь то и другое сразу невозможно. Человеку приходится делать выбор. Но при выборе результат часто бывает обманчив, и человек пытается обмануть самого себя. На словах он избирает работу, а на самом деле не желает терять спокойствие. И в результате оказывается между двух стульев. Это положение – самое неприятное из всех, ибо человек и не выполняет работу, и лишён покоя. Но человеку очень трудно бросить всё к чёрту и начать настоящую работу. В чём же здесь трудность? Главным образом в том, что его жизнь слишком легка: и даже если он считает её плохой, он привык к ней, и для него лучше, чтобы она была хоть и плохой, но знакомой. А тут что-то новое и неизвестное. Он даже не знает, приведёт ли это к какому-нибудь результату. Кроме того, невероятно трудно кому-то подчиняться, кого-то слушаться. Если бы человек мог сам придумать для себя трудности и жертвы, он мог бы пойти очень далеко. Но всё дело в том, что это невозможно. Необходимо или слушаться кого-то другого, или подчиняться общему ходу работы, контроль над которой принадлежит другому. Такое подчинение – труднейшая вещь, которая только может существовать для человека, полагающего, что он способен самостоятельно принимать решения и делать всё, что угодно. Конечно, когда он избавится от этих фантазий и увидит, каков он на самом деле, эта трудность исчезнет. Однако такое положение имеет место только в процессе работы. А начать работу и особенно продолжить её – очень трудно; это трудно потому, что жизнь идёт чересчур гладко».Однажды, продолжая разговор о группах, Гурджиев сказал: