В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

Мы много говорили об идее чуда, о том, что Абсолютное не может проявить свою волю в нашем мире, что эта воля проявляется только в виде механических законов и не может проявиться в их нарушении.

Не помню, кому из нас первому пришла на ум хорошо известная, хотя и не очень почтительная школьная история, в которой мы тотчас усмотрели иллюстрацию к этому закону. Речь шла о семинаристе-переростке, не способном усвоить на последних экзаменах идею всемогущества Божия.

– Ну, приведи мне пример чего-нибудь, чего не мог бы сделать Господь, – обратился к нему епископ-экзаменатор.

– Это нетрудно, ваше преосвященство, – отвечал семинарист. – Даже Сам Господь не может простой двойкой побить козырного туза.

Нельзя найти более ясного примера. В этой глупой истории больше смысла, чем в тысяче богословских трактатов. Законы игры составляют суть игры, и нарушение их разрушило бы всю игру. Для Абсолютного так же мало возможно вмешиваться в нашу жизнь и вносить другие результаты вместо естественных результатов созданных нами причин или случайностей, как невозможно для него побить простой двойкой козырного туза. Тургенев где-то писал, что все молитвы можно свести к одной: «Господи, сделай так, чтобы дважды два не было четыре!» А это – то же самое, что козырной туз семинариста.

Другая беседа касалась Луны и её отношения к органической жизни на Земле. Снова один из членов нашей группы нашёл очень удачный пример, показывающий отношение Луны к органической жизни.

Луна подобна гире на часах. Органическая жизнь – это часовой механизм, приводимый в движение гирей; тяжесть гири, натяжение цепи на зубчатке приводят в движение колёса и стрелки часов. Если гирю удалить, движение в часовом механизме немедленно прекратится. Луна – это как бы колоссальная гиря, которая висит на органической жизни и приводит её в движение. Что бы мы ни делали, хорошее или плохое, умное или глупое, все движения колёс и стрелок нашего организма зависят от этого груза, который постоянно оказывает на нас своё давление.

Меня лично очень интересовал вопрос об относительности в связи с местом, т. е. положением в мире. Задолго до того, как эта тема подверглась обсуждению, я пришёл к идее относительности, зависящей от взаимоотношений размеров и скоростей. Но идея места в космическом порядке была совершенно новой и для меня, и для всех других. Но странно: спустя некоторое время я убедился, что это – одно и то же; иначе говоря, размеры и скорость определяют место, а место определяет размеры и скорость.

Вспоминаю ещё одну беседу, имевшую место в тот же период. Кто-то спросил Гурджиева – не помню, в какой связи – о возможности существования универсального языка.

– Универсальный язык возможен, – заявил Гурджиев, – только люди никогда его не изобретут.

– Почему же? – спросил кто-то из нас.

– Во-первых, потому, что он давно изобретён, – ответил Гурджиев. – Во-вторых, потому, что понимание этого языка, как и способность выражать на нём свои мысли зависят не только от знания языка, но и от бытия. Скажу даже больше: существуют три универсальных языка, а не один. На первом из них можно говорить и писать, оставаясь в пределах своего собственного языка, с той лишь разницей, что когда люди разговаривают на своём обычном языке, они не понимают друг друга, а на этом, ином языке – понимают. Во втором языке письмо одинаково для всех народов, как, скажем, цифры или математические обозначения; но люди всё ещё говорят на своих собственных языках. Однако каждый из них понимает другого, хотя бы этот другой говорил на незнакомом языке. Третий язык один и тот же для всех, как письменный, так и разговорный. На этом уровне различия между языками совершенно исчезают.

– Не то ли это самое, что описано в Деяниях апостолов как сошествие Святого Духа на апостолов, когда они стали понимать разные языки? – спросил кто-то.

Я заметил, что такие вопросы всегда раздражали Гурджиева.

– Не знаю, меня там не было, – сказал он.

Но в другой раз один мимолётный вопрос привёл к новым и неожиданным объяснениям.

Кто-то случайно спросил его во время беседы, заключено ли в учениях и обрядах существующих религий что-нибудь реальное и ведущее к определённой цели.

– Да и нет, – сказал Гурджиев. – Вообразите, что мы сидим здесь и разговариваем о религиях, а горничная Маша слышит наш разговор. Она, конечно, понимает его по-своему и повторяет то, что ей понятно, швейцару Ивану. Швейцар Иван опять-таки понимает всё по-своему и повторяет то, что ему понятно, кучеру Петру, живущему за стенкой. Кучер Петр едет в деревню и пересказывает там то, что говорят городские господа. Как вы думаете, будет ли его рассказ хоть сколько-нибудь напоминать то, что говорим мы? Совершенно такая же связь существует между существующими религиями и тем, что было их основанием. Вы получаете учения, традиции, молитвы, обряды не из пятых, а из двадцать пятых рук; разумеется, почти всё здесь искажено до неузнаваемости, а существенные элементы давно забыты.