В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

«Вот первое, что необходимо глубоко понять человеку. Начав правильно думать, он вскоре увидит, что пребывает во власти своего «Успенского», «Петрова» или «Захарова». Неважно, что он планирует, что намерен сделать или сказать, – не «он», не его «я» будет выполнять это, делать или говорить, а его «Успенский», «Петров» или «Захаров»; и уж конечно, они сделают или скажут это не так, как сделало или сказало бы «я», а по-своему, со своими собственными оттенками значений, которые зачастую совершенно изменяют то, что хотело сделать «я».

С этой точки зрения существует определённая опасность, возникающая с первого момента самонаблюдения. Начинает самонаблюдение «я»; но его немедленно подхватывает и продолжает «Успенский», «Захаров» или «Петров». А «Успенский», «Захаров» или «Петров» с первых же шагов вносят в это самонаблюдение небольшое изменение, которое кажется незначительным, однако же коренным образом меняет всё дело.

Вообразим, например, что человек по имени Иванов услышал описание этого метода самонаблюдения. Ему сказано, что человек должен разделить себя: с одной стороны, «он» или «я», с другой – «Успенский», «Петров» или «Захаров». И он разделяет себя буквально так, как слышит. «Это я, – говорит он, – а вот это «Успенский», «Петров» или «Захаров». Он никогда не скажет об «Иванове» т. е. не назовет своего имени. Это покажется ему неприятным, и он обязательно воспользуется чьей-то чужой фамилией или чужим именем. Кроме того, он относит «я» к тому, что ему в себе нравится, или к тому, что он, по крайней мере, считает проявлением силы, тогда как «Успенским», «Петровым» или «Захаровым» он называет то, что ему не нравится, что кажется слабостью. На этом основании он начинает разными способами рассуждать о себе – и с самого начала, конечно, рассуждает неправильно, ибо обманул себя в начале, в самом важном пункте, взяв не своё реальное «я», не «Иванова», а воображаемых «Успенского», «Петрова» или «Захарова».

Трудно даже вообразить, как человеку не нравится употреблять свою собственную фамилию, говоря о себе в третьем лице. Он всеми способами стремится избежать этого: называет себя другим именем, как в только что упомянутом случае, изобретает себе искусственное имя, которым его никто не называл и не назовет; или же говорит о себе просто «он» и т. д. В этой связи не составляют исключения и те люди, которые в своих умственных разговорах называют себя своими фамилиями, именами или уменьшительными именами. Когда это становится заметным для самонаблюдения, они предпочитают называть себя «Успенским» или говорить: «Успенский во мне» – как будто бы в них может находиться какой-то «Успенский». Этого «Успенского» вполне достаточно для самого Успенского.

Но когда человек понимает свою беспомощность перед лицом «Успенского», его отношение к себе и к «Успенскому» в нём перестаёт быть безразличным или равнодушным».

«Самонаблюдение становится наблюдением за «Успенским». Человек понимает, что он – это не «Успенский», что «Успенский» – всего лишь маска, которую он носит, роль, которую он бессознательно играет и, к несчастью, не в силах перестать играть; роль, которая управляет им и заставляет делать и говорить тысячи глупостей, тысячи вещей, которые сам он никогда бы не сказал и не сделал.

Если он искренен с самим собой, он чувствует, что находится во власти «Успенского», и в то же время чувствует, что он – это не «Успенский».

«Он начинает бояться «Успенского», воспринимать его своим «врагом». Ведь что бы он ни захотел сделать, всё перехватывает и изменяет «Успенский». «Успенский» – его «враг», ибо желания, вкусы, симпатии, антипатии, мысли и мнения «Успенского» или противоположны его собственным мнениям, взглядам, чувствам и настроениям, или не имеют с ними ничего общего. И в то же время «Успенский» – это его господин, а он оказывается рабом «Успенского». У него нет собственной воли. Он не имеет возможности выразить свои желания, так как всё, что он хотел бы сделать или сказать, будет сделано за него «Успенским».

На этом уровне самонаблюдения человеку необходимо понять, что его цель заключается в освобождении от «Успенского». И поскольку он не может освободиться от «Успенского», ибо «Успенский» – это он и есть, постольку он должен подчинить себе «Успенского» и заставить его делать не то, что хочется в данный момент «Успенскому», а то, что хочет делать он сам. Из господина «Успенский» должен стать слугой».

«Первая часть работы над собой заключается в том, чтобы отделить себя от «Успенского», отделиться от него на самом деле, держаться от него в стороне. Но следует помнить о том, что всё внимание должно быть направлено на «Успенского», потому что человек не в состоянии объяснить, что же такое в действительности представляет собой он сам. Однако он может объяснить себе, что такое «Успенский» – и с этого ему следует начать, памятуя в то же время, что он – не «Успенский».