В поисках единорога

Когда до Богоявления — назначенной даты отъезда — осталось всего два дня, прибежал слуга Мохамета Ифрана с сообщением, что наш долгожданный проводник прибыл. Я позвал Паликеса, Андреса де Премио и еще пятерых арбалетчиков, и вместе мы отправились в большой загон, где Мохамет Ифран принял нас чрезвычайно любезно, с типично мавританским радушием, коему я уже научился не слишком доверять. Вскоре он кликнул ошивавшегося поблизости негра, на вид очень юного и менее уродливого, чем прочие его соплеменники, с которыми нам доводилось встречаться до сих пор. Кожа у него была гораздо светлее и чище. Ифран сказал, что звать его Бобором и что как проводник он отлично сгодится для нашей цели. Паликес принялся объясняться с ним на всех наречиях, выученных им у негров, но взаимопонимание заставило себя ждать. Долго он размахивал руками, рисовал на песке рогатую лошадь и прикладывал прутик к морде одного из привязанных неподалеку верблюдов, дабы нагляднее показать, как выглядит единорог, прежде чем негр уразумел, о чем ему толкуют. Сначала он все слушал с серьезной миной и глядел на нас точно на помешанных, но наконец с размаху хлопнул себя по лбу, от души расхохотался, сверкая белыми зубами, и усердно закивал, давая понять, что да, знает он единорога. Потом повернулся к северу и стал указывать на виднеющиеся вдали горы, нарочито вытягивая палец, чтобы обозначить, сколь велико расстояние. Все страшно обрадовались, и только у меня на сердце печальной тенью лежала тоска — словно след всех тех событий, пережитых нами в Африке. Я полагал, что это от разлуки с доньей Хосефиной — по вечерам мои мысли неизменно устремлялись к ней. Как бы там ни было, мы договорились с Бобором, что отправимся через три дня и что в качестве оплаты он будет получать чашку соли каждые сутки, а когда мы поймаем единорога, то подарим ему верблюда. Он остался доволен, мы же вернулись на свою стоянку, вполне удовлетворенные и сделкой и оборотом, который принимают наши дела.

Три дня спустя мы свернули лагерь, собрали все свои пожитки, и я пошел прощаться с Мохаметом Ифраном. Я вручил ему три письма, чтобы он передал их генуэзцу Альдо Манучо, когда вернется в Марракеш. Одно — для госпожи моей доньи Хосефины, два других — для коннетабля и короля. В каждом я подробно описал нынешнее положение дел и все, что случилось с нами до сего дня. К ним прилагался краткий и ясный отчет о нравах африканцев и об их образе жизни — на случай, если кто пожелает прочитать его.

На заре условленного дня мы нагрузили своих верблюдов. Не прошло солнце и половины пути к зениту, как мы уже в образцовом порядке двигались по дороге на север, вниз по течению большой реки, через прекрасные тенистые рощи. Всего нас было сорок восемь белых мужчин и одна женщина, а также пятнадцать чернокожих, нанявшихся к нам в услужение, три негритянки и Бобор, наш проводник. Легкой походкой он шел впереди каравана, показывая деревья и кусты и болтая без умолку, — видимо, рассчитывал произвести впечатление опытного знатока здешней местности. Паликес не отставал от него, поддерживал беседу и тыкал пальцем в разные предметы, чтобы тот говорил, как они называются. Следом ехала группа арбалетчиков на верблюдах, за ними слуги вели в поводу верблюдов, груженных тюками, за ними — остальные арбалетчики и мы. Влажный, заросший травой берег избавлял арьергард от необходимости давиться пылью, поднимаемой идущими впереди, а к тошнотворному запаху верблюжьего навоза наши носы уже давно привыкли. Таким манером мы пробирались сквозь труднопроходимые порой заросли. Пространство между редкими развесистыми деревьями (высотою больше старого ореха, цветом — темнее кипариса) было занято высокой травой и густым кустарником, так что время от времени приходилось орудовать ножами и мечами, чтобы расчистить путь верблюдам.

Так прошел месяц, но синие горы не приближались, а, наоборот, как будто удалялись от нас. На вопросы Паликеса Бобор отвечал, что мы скоро дойдем, но через сколько именно дней — не говорил. От этого Педро Мартинес по кличке Резаный приходил в бешенство и обещал задать проводнику такую взбучку, что тот у него как миленький заговорит по-христиански. И вообще, твердил он, этот глупый негр не настолько глуп, как нам кажется, в конце концов он нас ограбит и бросит блуждать в лесу. Я приказывал Резаному заткнуться, но сам в глубине души тоже мучился дурными предчувствиями — только на людях изо всех сил прикидывался спокойным и терпеливо ждал дальнейшего развития событий.