В поисках истины

— Такие идеи, как справедливость и общественная безопасность, им непонятны. Да вот хотя бы про нашего Василия Дмитриевича сказать; знает, чертова кукла, что разбойники в его кладовую не полезут и хутора не подожгут, ну, ему ничего больше и не нужно, — жаловался он Курлятьеву на губернатора, — а до других ему и горя мало, была бы у него кожа да мошна целы. Я ему говорю намедни: «Вы к вашему столу приспешников и укрывателей разбойников приглашаете, ваше превосходительство». Ничего, скушал и даже со смехом. Передо мной-то он, знаете, фордыбачиться не смеет, я воспитывался в доме графини З-вой, моей крестной матери, с ее детьми, а в люди наш губернатор через З-ва вышел; сколько раз я его там видел! С ним не церемонились, скажут, бывало, чтоб обедать пришел, а если кто невзначай поважнее подъедет, и с музыкантами посадят, не прогневайся. Принял он было меня здесь свысока, по-губернаторски, но я ему письмецо от графа Дмитрия подал, и как пробежал он эту цидулечку, так и размяк. Только благодаря петербургским протекциям и существую, и дело делаю. А дела здесь, я вам скажу…

Подозрительно глянув на сидевших на козлах княжеского кучера с курлятьевским Прошкой, он таинственно понизил голос:

— Про Принкулинскую усадьбу изволили, чай, слышать? Судя по донесениям здешних властей, в Петербурге думают, что разбойничьего притона в ней больше не существует, и за истребление злодеев здешнее начальство щедрыми наградами еще при покойнице императрице пожаловано, а я вам скажу, что все как было прежде, так и теперь осталось, подрылись только подальше, за овраг, там у них теперь притон…

— У кого? — рассеянно спросил Курлятьев.

— У разбойников, у кого же еще? Я давно за этим делом слежу, и на подозрение меня то обстоятельство навело, что кражи каждый день случаются, а похищенных вещей невозможно найти. Там их хоронят. А, кроме того, есть у меня и другие улики. Слыхали вы про помещика Петренкова, который уж десятый год в остроге здесь содержится? Нет? Курьезное дело, но прежде вам надо знать, как я напал на мысль, что в Принкулинской усадьбе все здешние разбойники и мошенники до сих пор находят себе приют. Еду это я недавно со следствия из Ханыковки ночью; луна вовсю светит, и, уж как подъезжать к городу, вижу — идут какие-то двое с сетями к реке. Подозрительны мне показались эти люди, уж не могу вам сказать почему, а подозрительны, да и все тут. Чутье у меня, как у породистой гончей. Подозвал я этих рыбаков. — «Откуда, ребята?» — «Из Шумиловки». — «А из каких будете?» — «Дворовые боярыни Акулины Пахомовны». Отвечают без запинки и без страха, прямо в глаза глядят. И знаю я про эту Шумиловку, и что барыня там живет при полном дворовом штате, а все не могу от мысли отделаться, что передо мной совсем иного сорта люди, чем те, за которых они себя выдают. Особенно подозрителен тот, что постарше, мне показался. Одет мужиком, на ногах лапти поверх онучей, грязная белая рубаха старым мочальным обрывком подпоясана, охабень в накидку, из облезлого меха шапка, но лицо белое, точно с год больным вылежал, и бородой обросло, а глаза… Вот глаза! Где видел я их раньше? Как глянул он на меня…

Стряпчий смолк на полуслове и стал всматриваться вдаль.

— Глядите-ка! А ведь это почту в город везут, — сказал он, наставляя над глазами руку козырьком от солнца, мешавшего ему разглядеть мчавшуюся им навстречу тройку. — Почта и есть, — прибавил он и, обращаясь к своему спутнику, спросил: — Вы писем из Петербурга не ждете?

— Нет.

— Ну а мне почта всегда интересна. Можно даже сказать, что я почтой здесь только и живу…

Тройка подкатывала все ближе и ближе. Стряпчий не ошибся, это действительно почту вез сопровождаемый двумя всадниками почтальон. По знаку приподнявшегося в коляске Корниловича они остановились. Стряпчий себя назвал и спросил, нет ли чего-нибудь для него.

Почтальон, который тотчас же узнал его, торопливо отпер сумку, висевшую у него через плечо, и стал в ней рыться.

— Ну а еще кому есть письма? — спросил Корнилович, запуская жадный взгляд в кучу запечатанных конвертов, которые перебирал почтальон.

— Господину губернатору, помещику Ливкову, князю Дульскому…

— Те, те, те! Давай сюда и то, что для князя Дульского! — вскричал стряпчий. — Мы к нему едем.

Почтальон взглянул на кучера, прежде чем выпустить из рук письмо, которое держал в руках.

— Вот и ладно, — тряхнул головой кучер князя, — не придется в другой раз за письмами в город посылать.

— А для господина Курлятьева ничего нет? — спросил Корнилович, принимая пачку конвертов, адресованных на его имя и на имя князя Дульского.

— Им тоже есть, — отвечал почтальон.

— Так давай сюда! Федор Николаевич, голубчик, что же вы молчите? Вам письмо из Москвы.

Курлятьев рассеянно протянул руку за конвертом, на который Корнилович не преминул взглянуть при передаче, причем заметил, что надписан он женским почерком. Не ускользнула также от его внимания и неприятная гримаса, исказившая на мгновение лицо Курлятьева, когда он глянул на письмо, и с какой поспешностью сунул он его, не распечатывая, в боковой карман.