В поисках истины

В другое время слова эти привели бы Бахтерину в изумление и тревогу, но после того, что случилось накануне, ей уж ничего не могло казаться страшным.

— Грибков, Карп Михайлыч, пришел и…

— Грибков? У которого Федя остановился? — спросила Софья Федоровна.

— Тот самый-с. Дело у него до вашей милости. Неотложное, говорит. «Беспременно, — говорит, — мне надо вашу барыню повидать». Я не хотела было пускать…

— Как можно не пускать! Всех пускать, только чтоб до барышни не дошло, а мне все, все надо говорить, и кто бы ни пришел, к ней ли, ко мне ли, сейчас же доложить, — перебила ее с живостью боярыня.

И она поспешно стала одеваться, чтоб выйти к нежданному посетителю.

Какое счастье, что Магдалиночка спит и не увидит Грибкова! Он, без сомнения, с дурными вестями… Ничего хорошего нельзя ждать.

— Где он? Куда ты его провела? — спросила Софья Федоровна, застегивая на ходу пуговицы широкого белого вышитого капота и направляясь к двери.

— Я его, сударыня, в кабинет провела, — отвечала Ефимовна. И, пригнувшись к госпоже, она прибавила таинственным шепотом: — С черного хода прокрался… чуть свет… На счастье, кроме меня, никого в сенях не было… Я его прямо коридором, в кабинет провела… там уж, думаю, никто не увидит…

— Хорошо, хорошо, — проговорила боярыня, ускоряя шаг и сворачивая в потайной проход, соединявший половину мужа с ее спальной и уборной.

Тут все сохранилось в том же виде, в каком было при покойном хозяине дома. В просторный кабинет с окнами в сад и в прилегающую к нему обширную комнату, служащую библиотекой, она приходила плакать и молиться, а Магдалина читать; из посторонних только Лукьянычу да Ефимовне сюда вход не был запрещен, и вряд ли в другое время позволила бы себе старая няня нарушить господское запрещение и ввести сюда чужого. Проводив барыню до дверей кабинета, она осталась караулить в коридоре, чтоб никто не узнал о свидании Софьи Федоровны с подьячим.

Пуще всех она опасалась Лукьяныча. Как он ее, старый хрыч, вчера ночью допрашивал, когда она вернулась домой! У ворот ее дожидался. Где была? Да кого видела? Почему вместе с барышней не вернулась?

Разумеется, Ефимовна ничего ему не сказала. Ей давно известно, что он в раскольники перешел. Если и говеет у православного попа, то для виду только, значит, заодно он с теми, что в курлятьевском доме молельню себе устроили. Тоже, поди, чай, вместе с прочими на радения туда ходит.

Но мысли эти только мельком приходили ей на ум; встреча с боярышней, которая у нее в поминании уж давным-давно записана, до глубины души ее потрясла. До сих пор она опомниться не могла. То, чему она была свидетельницей, было так ужасно, так мало похоже на действительность, что Ефимовна не верила ни глазам своим, ни ушам. Уж не дьявольское ли это наваждение? Не видение ли, напущенное на нее нечистым, чтоб сбить ее с пути истинного? Догадайся она перекреститься да молитву сотворить, может быть, все рассыпалось бы прахом, рассеялось бы, как дым, растаяло бы, как воск, перед лицом огня и ничего, кроме пустых стен подвала, не осталось бы.

Но Ефимовна с перепугу и про Бога забыла, вот как злой дух ее смутил. А теперь, хоть молись, хоть нет, стоит у нее перед глазами грозный призрак умирающей, а в ушах звучит ее надтреснутый, прерываемый кашлем голос… Ничего не поделаешь. Скончалась уж теперь, поди, чай, совсем ведь уж отходила, как Ефимовна в последний раз на нее взглянула.

И кажется ей, что тогда только обретет она себе покой, когда исполнит волю новопреставленной боярышни Марии Курлятьевой, передаст Магдалине Ивановне ее предсмертный завет, скажет ей, что названая ее сестра скончалась, заклиная ее перед смертью предоставить любимого человека его злой судьбе, а самой уйти от мира, в лесные дебри, к последователям Симиония. Но как повернется у нее язык это сказать, ведь Симиония-то православная церковь анафеме предает вместе с прочими еретиками, а чудеса, что он делает, от дьявола, говорят.

Пока Ефимовна предавалась этим тяжелым размышлениям, Грибков успокаивал боярыню Бахтерину и умолял ее не верить клевете, взведенной на ее племянника.

— Наклепали на него лиходеи проклятые, поперек горла он им стал, вот и подвели его, чтоб от боярышни вашей отвести…