В поисках Ханаан

— А были? — ее глаза сверкают любопытством.

Лина любит выпытывать подноготную своих подданных. Но мне нечего ни скрывать, ни рассказывать. Несколько скоротечных, как простуда, романов не оставили в моей душе и следа.

— Слушай, не будь идиоткой, — вспыхиваю я. — Неужели ты не понимаешь, что я потеряла любимую работу?

— Любимым бывает мужчина, — печально говорит Лина. — Но ты у нас маленькая. Ты еще этого не знаешь, — и тут же круто меняет тему разговора: — Чем тебе плохо в бюро переводов?

— Муть и тоска.

— Приглядись, ты там работаешь без году неделя, — пытается уговорить меня Лина и вдруг решительно произносит: — Хорошо, сестричка, постараюсь помочь.

Я не верю в ее всемогущество, но к весне она не без труда преодолевает сопротивление отдела кадров и втискивает меня в КБ консервной промышленности. Теперь изо дня в день копирую чертежи и тексты, которые мне понятны не более, чем китайские иероглифы. Мои орудия труда: шуршащая калька, ученическая ручка и пузырек с тушью. К пяти часам у меня на среднем и указательном пальцах правой руки остаются две черные вмятинки, которые старательно оттираю пензой. Особенно тщательно — в нечетные недели месяца, когда Гутя работает в вечернюю смену. Ведь мне предстоит листать редкостные альбомы.

— Сюда, сюда. Подальше от злых глаз, — приговаривает она и ведет через зал в закуток, отгороженный шкафами.

На столе уже громоздится стопка альбомов.

Иногда думаю о наших с Линой отношениях. О родстве-соперничестве, которое связывает нас. В детстве я донашивала ее платья, а теперь, когда мы повзрослели, отвергнутые ею мужчины пытаются найти у меня утешение. Но одних она вдруг, то ли опамятавшись, то ли по внезапной прихоти, переманивает назад. Другие, разочаровавшись во мне, бесследно исчезают сами. Я их не осуждаю. Вместо Лины — бурлящей пенящейся горной реки с опасными водоворотами и порогами, предстаю я — тихая заводь, наполненная стоячей водой, подернутая ряской. Вырванная с корнем из своего рая, я живу словно во сне. Несколько раз в отчаянии делаю попытку опять бежать из семейного гнездовища куда глаза глядят, из фанаберии твердя себе, что я — из рода Голь, и мне сняться с места — раз плюнуть. Беру отпуск и, очертя голову, срываюсь с места, чтобы все начать с начала. Снимаю в маленьком городишке в каком-нибудь неказистом домике на окраине комнатку и начинаю искать работу сменного инженера или мастера. Благо, на любом районом телефонном узле или захудалом заводишке их всегда не хватает. Но мой московский диплом с отличием и копия трудовой книжки производят на кадровиков не столько неотразимое впечатление, сколько настораживают. Они пристально их рассматривают, вникая в каждую букву. После чего столь же пристально вглядываются в мое лицо, пытаясь обнаружить скрытые пороки. Дают заполнить анкету. А затем, мямля о летунах, о необходимости прописки, о длинных очередях на жилье, сухо предлагают заглянуть через пару месяцев. Я выхожу из очередного отдела кадров, чувствуя себя, словно прокаженная. Зайдя в тупик, покупаю местную газету. Внимательно просматриваю все передовицы, поздравления и некрологи. «И. П. Воробьев — седьмая автоколонна выражает соболезнование». Нет, автоколонна не годится, — я ставлю жирный крест, — а вот товарищ Я. Р. Булкинас. «Завод сопротивлений скорбит». Завод сопротивлений — уже ближе к моей специальности. Вся эта колготня не давала мне расслабиться, а главное — не оставляла времени для расцарапывания кровоточащей ранки. В конце концов я, как побитая собачонка, возвращалась в родной город, мысленно перенося систему координат своей жизни из точки Б в точку В, с тем чтобы начать новый отсчет времени.

— Нагулялась? — спрашивает дед.

— Нагулялась, — с вызовом отвечаю я.

За месяц-другой очередная ранка покрывается спасительной корочкой. А когда корочка отпадает, остается маленький восковый шрамик. Со временем проблема убегов решилась. Над КБ, где я прозябала уже который год, затеплилась заря робототехники. И меня — исполнительную, бессемейную и трезвенницу, перевели в отдел сопровождения продукции. Конечно, не без содействия Лины.

— Пришлось нажать, — весело и не без гордости сообщает она.

И эта ее гордость для меня острей ножа.