В поисках Ханаан

– То есть что значит «ни с того ни с сего»? – С холодным бешенством спросила Лида, на миг оторвавшись от дела. – Ты думаешь, наши войска долго здесь продержатся? Ошибаешься. Неделю-другую – не больше. – Она оглянулась на дверь и тихо прошептала, – вот-вот должен поступить приказ об их выводе, – и тут же, едва не сбившись на визг, крикнула чуть ли не в голос, – что тогда делать?! Ждать, когда сюда явятся с обрезом?! Николай им поперек горла, как кость, стоит. Он в списках у них первым номером числится. Доигрался. Деятель. – Но, услышав шарканье в прихожей и мужские голоса, умолкла, прикусив губу.

– Что дальше грузить? – Николай вошел в комнату и прислонился к косяку двери. Среди этого разора он казался чужим и посторонним человеком, пришедшим сюда по найму.

– Берите этот ящик, – отрывисто скомандовала Лида.

Откуда-то из глубины квартиры показался парень. Он нес в вытянутой руке вазон с кактусом:

– Шеймининке (хозяйка)! Что будете делать с цветами? Я бы купил.

– А у вас губа не дура, – усмехнулась Лида, – самый редкий сорт выбрали. Парень рассмеялся, кивнул головой:

– Мано жмона (моя жена) разводит. На выставке приз получила. Сколько за него хотите?

– Берите так. Пользуйтесь, – недобро отрезала Лида. – Мы не крохоборы и не кулаки. Нам для других ничего не жалко.

При этих словах Николай сморщился, как от боли, и крикнул парню прерывающимся голосом:

– Кончай перекуривать, давай грузить!

Тот бросил сигарету на пол, придавил каблуком и с какой-то веселой наглецой сказал, глядя на Лиду: – Может, шеймининке что-то продать хочет?

Я бы купил. Мне дачу обставить нужно. Только не очень-то заламывайте. Сейчас многие уезжают. Так что барахла навалом. Покряхтывая, мужчины вынесли ящик.

– Мародер, – проскрежетала вслед парню Лида. Октя съежилась от страха. Ей почудилось, что ненависть заполнила, затопила собой всю землю.

– Зачем ты так? – Чуть слышно прошептала она и тихо осела на груду сваленного тряпья. Казалось, все это происходит в дурном сне.

Вечером они молча пили чай из выщербленных ста-рых чашек на разоренной, пустой кухне.

Лида разложила на бумаге крупно нарезанные ломти колбасы и хлеба. В миске лежало несколько вареных картофелин. Николай, брезгливо морщась, взял одну из них, подколупнув пальцем, стал сдирать сухую тонкую ленточку кожуры.

– Что куксишься? – С еле сдерживаемой злобой спросила Лида. – Теперь привыкай. Не на блины едем.

– Вот увидите, еще все наладится… – Утешительно бормотала Октя.

Николай безнадежно махнул рукой, окая больше обычного, словно вновь примериваясь к прежней жизни, невесело сказал:

– Назад ходу нет. Рано или поздно они свое возьмут.

– Меньше нужно было митинговать, – уязвила Лида и передернула плечами. – Почти два месяца как сократили его. Без работы гуляет. Живет на пособие. Чего ждать? Его сестра согласна приютить. Нужно бежать. Попали мы как…

– Че раскукарекалась? – Неожиданно с нарочитой грубостью перебил ее Николай. – Лучше я буду свою российскую грязь месить, чем у них гражданство выпрашивать.

На кухне повисла тишина. Николай, громко прихлебывая из блюдца чай, сердито посапывал. В углу на подстилке завозилась такса. Он хмуро посмотрел в ту сторону.

– Слушай, – обратился к Окте, – выручи нас. Возьми пока Чапу к себе. Сама понимаешь, первое время придется ютиться у сестры на птичьих правах.

При звуках своего имени такса насторожилась. Встала с подстилки и, подбрасывая на каждом шагу зад, медленно, прихрамывая на кривых ногах, подошла к хозяину.

– Иди на ручки, – сказал он, невесело улыбаясь.

Такса осела на задние лапы и тяжело, с видимым усилием прыгнула к нему на колени. Несколько секунд они преданно смотрели друг на друга.

– Глаза б мои не глядели на это, – внезапно дрогнувшим голосом прошептала Лида и, всхлипнув, поспешно вышла из-за стола. Такса внимательно посмотрела вслед хозяйке.

В прихожей Лида долго втолковывала Окте, что ящики, оставленные в сарае, нужно продать. Теперь они в большой цене. Люди их днем с огнем ищут. Многие пакуются. А после, уже в самых дверях, точно спохватившись, стала наставлять:

– Чапа любит яйцо всмятку. Только смотри, чтоб свежее было.

На следующий день Октя провожала их на вокзале. Такса, натягивая поводок, то и дело рвалась к поезду. Николай был под хмельком и угрюм. А Лида, стоя на площадке тамбура, кричала через голову проводницы:

– Я дала объявление о продаже ящиков. К тебе будут приходить.

Когда поезд отошел, собака легла на землю и закрыла глаза.

– Подбросили на добрую память? – Ухмыльнулся какой-то мужчина, кивнув на таксу. Его птичье лицо брезгливо передернулось. – Драпает наш брат. Драпает. – Рыхлая женщина, повисшая у него на руке, тихо, словно обращаясь к себе, сказала:

– Что с нами будет?

– Вы тоже провожали? – Робко поинтересовалась Октя.

– Угу, – мужчина нехотя кивнул. – У нас теперь что ни день – то праздник. Застолье, проводы. – Он угрюмо посмотрел на блестевшие синевой рельсы. – Что посеешь, то пожнешь. Слышали такую поговорку? Так это про нас с вами.

Октя кивнула и склонилась над собакой. Такса вздрагивала крупной дрожью. Золотисто-рыжая шкура ее бугрилась складками.