В поисках христиан и пряностей

Юго-Восточную Азию и до прибытия португальцев едва ли можно было назвать просвещенным регионом. Тот же самый сиамский правитель, услышав, что его командиры не явились на битву, поскольку жены не могли снести разлуки с ними, «послал за этими женщинами и, велев отрезать им срамные места и прибить их ко лбам мужей, приказал последним ходить так по городу, а после отрубил им головы». По слухам, колдуны так настроили одного короля Бирмы против собственного народа, что он решил извести всех своих подданных: на протяжении трех лет он под страхом смерти воспрещал кому-либо пахать или засеивать землю, и его страна ударилась в каннибализм. Однако для местных жителей португальцы были чужеземными дьяволами, и по мере того как росли агрессивность и высокомерие португальцев, против них начали восставать их прежние союзники. «Португальцев сильно ненавидят почти во всех частях Индии, – с немалым удовлетворением сообщал один венецианский посол в Испании, – ибо тамошние жители видели, как они понемногу строят укрепления и делаются хозяевами тамошних земель… я думаю, трудности будут возрастать с каждым днем» [570].

Среди всех этих трудностей истинная цель первых португальских экспедиций позабылась. Крестоносные короли Португалии планировали перекачать несметные богатства исламского Востока в христианскую Европу, а затем покорить и обратить в истинную веру магометан и язычников всего мира. Первая часть их плана имела некоторый успех, пусть даже значительная часть денег оседала в чужих карманах. Однако если вера и вдохновляла первый рывок на Восток, для большинства строителей империи, последовавших за первопроходцами, она оказалась на отдаленном втором месте, а на первый план выступила грызня за барыши.

Португальцы любили заявлять, что после их прибытия на Восток вся Индия перестала подчиняться исламу. Они, несомненно, мучили и притесняли мусульман Малабарского берега, которые на утрату былого могущества отвечали стремлением к мученичеству в джихаде, затянувшемся с перерывами до ХХ века [571]. Однако их политика была далека от попыток словом наставить новую паству на путь христианской веры, не говоря уже о том, чтобы приблизить эпоху вселенского христианства, о котором мечтали их короли. Со временем они вернулись к старому испытанному методу насильственного обращения, и на улицах Гоа появились мрачные фигуры инквизиторов.

В 1515 году Мануэл I подал петицию папе римскому об учреждении инквизиции в Португалии. Просьба Мануэла явилась еще одним следствием его брака с дочерью католических монархов. В начале своего правления Фердинанд и Изабелла оказали давление на Рим, заставив его узаконить возрождение религиозных трибуналов с правом пытать, судить и казнить еретиков – эта практика временно затихла в начале XIII столетия. К тому времени, когда со сходной просьбой обратился Мануэл, инквизиция нанесла Испании такой ущерб, что папство задержало ее дебют в Португалии на двадцать один год. Четыре года спустя, в 1540 году первая партия марранов была публично приговорена к первому в Португалии аутодафе, и начались сожжения.

К тому времени Жуан III стал столь же фанатичным, как и его отец, и его все более смущал нехристианский образ жизни его колонистов. Проблемой было, разумеется, не насилие, много больше тревожило то, что столь большое число поселенцев поддалось мирским удовольствиям Индии и почти превратилось в туземцев. Король обратился к недавно образованному Обществу Иисуса, основатели которого (все, кроме одного), включая самого Игнация Лойолу, были испанцами или португальцами. В 1541 году, через год после того, как Жуан III приказал разрушить на Гоа все индуистские храмы, иезуиты послали на Восток впоследствии канонизированного Франциска Ксаверия, баска из Наварры.

Старания Франциска Ксаверия повысить нравственность колонистов растворились в знойной дымке безразличия. Четыре года спустя он сдался и написал королю Жуану, советуя создать на Гоа трибунал инквизиции как единственный способ очистить колонию от скверны. Сам Франциск Ксаверий уехал в Индонезию, где его проповеди нашли гораздо более благодатную аудиторию, и умер, стараясь добраться до Китая [572], за несколько лет до того, как наконец прибыли инквизиторы.

К тому времени у Португалии было более полувека на то, чтобы силой привести Африку и Индию в лоно католической церкви. Ватикан со все большим недовольством взирал на то, что считал апатией португальцев, и напомнил королю, что наделил его властью над землями, которые он открыл, только при условии распространения католической веры. Поскольку это quid pro quo [573] было забыто, церковь пригрозила открыть Азию для всех желающих. И угроза сработала – на определенный лад. Колониальная администрация предложила рис для индусов низших каст и посты в администрации для представителей высших каст, если только они согласятся на крещение. Многих «рисовых христиан» макали в воду, после чего они забирали награду и возвращались к прежней жизни.