В статье «Время говорить — когда?» из «Сторожевой башни» за 1 мая 1990 года (1 сентября 1987 года, англ
.) излагается официальная позиция Общества на этот счет. В журнале отмечается, что в случаях, когда Свидетелям становится известно о серьезных нарушениях их соверующими правил организации (которые потенциально могут привести к лишению общения), они должны сообщить об этом старейшинам, причем даже в тех обстоятельствах, когда это привело бы к нарушению норм конфиденциальности или принятой должностной клятвы (как, например, в случае с врачами, медперсоналом, юристами и другими лицами, имеющими доступ к не подлежащим разглашению сведениям). В статье говорится, что сначала «согрешившему» предоставляется возможность самому подойти к старейшинам и сознаться в правонарушении. Однако если он этого не сделает, «преданность Богу» должна побудить другого Свидетеля проинформировать руководителей собрания. Есть только одна сфера, где конфиденциальность считается священной обязанностью: это интересы самой организации, в том числе встречи правовых комитетов собрания[455].Невероятно, но меньше чем через четыре года после установления этого правила, в журнале «Пробудитесь!» за 8 апреля 1991 года (в английском издании — за 8 марта), были опубликованы «Права пациента», шестым пунктом которых следовало следующее (с. 6; в английском издании с. 7):
У пациента есть право на… конфиденциальное обращение со всеми извещениями и данными в связи с его лечением.
Как мы уже видели, это право ничего не значит, если оно вступает в конфликт с принятой в организации практикой, согласно которой любой Свидетель (даже являющийся врачом или медсестрой), узнавший о чьем–либо нарушении правил общины, должен сообщить об этом руководителям.
В журнале Medical Economics
(англ.) за 9 августа 1985 года была опубликована статья доктора Джеральда Л. Буллока из города Плейно, штат Техас. В ней показано, что правила организации — не просто слова, и что Свидетели действительно чувствуют себя обязанными доносить на других, несмотря на серьезность последствий не только для них самих, но и для других. Д–р Буллок сообщает, что принял на работу молодую Свидетельницу, которая на протяжении нескольких лет до этого была его пациенткой и другом семьи. Он характеризует «Тони» (имена в статье Буллока изменены) как трудолюбивую и дружелюбную сотрудницу. Все шло хорошо до тех пор, пока к нему на прием не пришла «Линда» (условное имя другой Свидетельницы, знакомой Тони). По ее словам, она была изнасилована несколькими мужчинами после посещения одного из баров в Хьюстоне, штат Техас, и заразилась гонореей. После изнасилования она обращалась к другому врачу, а теперь хотела сдать анализы и убедиться в выздоровлении. Д–р Буллок не стал подвергать сомнению ее рассказ об изнасиловании, а сданные пациенткой анализы на наличие инфекции оказались отрицательными. Несколько недель спустя сильно взволнованная Линда позвонила ему, сообщив, что её лишили общения, и что теперь члены её семьи не могут общаться с ней. Она угрожала возбудить судебное дело, поскольку была уверена: старейшинам стало известно о её состоянии от Тони, имевшей доступ к медицинским записям д–ра Буллока. Далее врач пишет:
Я был поражен. Я не мог поверить, что Тони будет распространять сплетни о пациентке. Прежде, чем принять ее на работу, я подробно обсуждал с ней вопросы конфиденциальности. В моем руководстве для работников ясно отмечается, что в случае разглашения врачебной тайны, виновный будет немедленно уволен.
Поговорив с Тони, я был поражен еще больше. Она открыто признала, что разговаривала со старейшинами, объяснив это тем, что в ее религии все члены собрания обязаны сообщать старейшинам обо всех нарушениях церковных учений и правил другими верующими. Заполняя данные, необходимые для решения вопросов по медицинской страховке, она просмотрела медкарту Линды и узнала о причинах её обращения ко мне. Испытывая некоторые колебания, но, желая остаться верной своей религии, она сообщила о происшедшем старейшинам.