В поисках христианской свободы

Вряд ли Свидетели, если они хоть сколько–нибудь задумываются об этом, не в состоянии увидеть, что благая весть, звучавшая в первом веке, отличается от той, которую они привыкли слышать, читать и о которой они рассказывают у дверей, — так, будто первоначальный вариант уже устарел и не удовлетворяет современным потребностям. Апостол Павел сказал Коринфянам, что, придя к ним, он «решил не знать среди них ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого»[745]. Если бы сегодня какой–нибудь разъездной представитель Общества Сторожевой башни допустил подобное высказывание, о нем немедленно сложилось бы впечатление, что он из другой религии. Если бы докладчик на собрании, ни о чем заранее не предупредив, просто пересказал бы одно из писем Павла, например, письмо Эфесянам, то для слушателей его речь звучала бы очень странно, как будто он говорит не на том языке, к которому они привыкли, и как будто он действительно представляет другую религию. Уверен, что каждый, кто перечитает это вдохновленное письмо и вдумается в его смысл, признает справелдливость такого предположения.

Примечательно, что на рассмотрение громадного наследия ранних христианских учений тратится очень незначительное количество времени, что, впрочем, неудивительно, поскольку согласно взглядам организации эти учения относятся менее, чем к одному проценту всех Свидетелей Иеговы (если быть точным, то лишь к двум десятым процента).

БЛАГАЯ ВЕСТЬ, СПОСОБНАЯ ИЗМЕНИТЬ ЖИЗНЬ

Понятно, что современный мир и существующее политическое правление на земле причиняет всем нам множество проблем, беспокойства, разочарований, неприятностей и даже страданий. Но всё это, вместе взятое, меркнет перед пагубным, неотвратимым и неподвластным силам людей действием, оказываемым на нас властью царствующих Греха и Смерти[746]. В первом веке благая весть заключалась в том, что проявляющие веру в искупление Христа могут освободиться от груза вины, вызванного их грешным состоянием, и в том, что их грехи были полностью прощены, и что они, примирившись с Богом, оказались с ним в единстве и дружбе. Более того, теперь Он принял их в Свою семью как Своих детей, сыновей Всевышнего.

Регулярные жертвы, которые нужно было приносить, находясь под Заветом Закона, через предназначенный для этого класс священников, служили постоянным напоминанием о грехе и связанном с ним чувстве вины. Сколько бы жертв ни приносили люди на протяжении многих лет, они всегда осознавали, что их всё равно было бы недостаточно, чтобы достичь праведности и заслужить жизнь. Но Христос одной своей жертвой отменил необходимость принесения дальнейших жертв за грех[747]. С этого момента служители Бога могли приносить совершенно другие жертвы — жертвы хвалы и любви, которые выражались не в делах, соответствующих правилам и установлениям, а в делах, свободно исходящих из побуждений сердца, в делах, совершаемых без всякой необходимости искупления греха, и не из чувства долга и без сопровождающего его чувства вины. Христиане первого века вошли в «покой Бога», и постоянные изматывающие усилия с целью доказать свою праведность остались для них делом прошлого[748].

До того момента вхожими в присутствие Бога, символизировавшееся «Святым святых», были только представители священства. Любой другой человек, появившись рядом с входом в Святое святых, рисковал бы жизнью. Теперь же, после того, как Христос стал Первосвященником на небесах, сев по правую руку от Бога, все его последователи могли «иметь смелость входить в святое место благодаря крови Иисуса» и поощрялись приближаться «со свободой речи к престолу милости» без привлечения какого–либо человеческого посредника[749]. Они больше не находились под буквой Закона, постоянно напоминавшего им об их слабости и невозможности достичь совершенства, поскольку теперь Божьи законы были записаны в их разуме и сердце. Для того, чтобы познать Его, им больше не нужен был выделенный класс священства, так как все они, «от самого малого до самого великого», знали бы Его, а Он бы «грехов их больше не вспомнил»[750]. Служение Ему могло, как никогда прежде, быть источником настоящей радости.