— Нет, милая. Я имел в виду совсем не это. Тысяча фунтов — уже, что называется, капитал и, значит, нечто такое, от чего вы рассчитываете получить прибыль. Его не тратят просто так на побрякушку, которую наденут три-четыре раза в год и которая едва ли поднимется в цене. (И кстати, если уж вы покупаете драгоценности, пусть это всегда будут бриллианты — рубины и жемчуг слишком легко подделать, они не удержат своей цены.) Да, так я говорю, в этом случае вы надеетесь получить некий выигрыш. Вы могли попросить Тони поместить их для вас либо — что я, собственно, и имел в виду — могли устраивать на них приемы для важных лиц, которые будут полезны Тони по службе.
Эти важные лица были все время живым укором бедной Линде. Крисиги неизменно видели в ней большую помеху их сыну, как в политике, так и в делах, потому что никакие усилия не помогали ей скрыть, какая тоска для нее эти самые лица. Подобно тете Сейди, она имела обыкновение по малейшему поводу укрываться в облаке скуки, в глазах ее появлялось отсутствующее выражение, душа витала вдалеке. Важным лицам это не нравилось, они не привыкли к этому, им нравилось, когда молодежь их слушает, внимает им сосредоточенно и почтительно, если уж удостоилась оказаться в их обществе. Линдины зевки в сочетании с сообщениями Тони о том, сколько насчитывается портовых инспекторов на Британских островах, привели к тому, что важные лица предпочитали избегать молодых Крисигов. Крисиги-старшие сокрушались и вину за такое положение вещей возлагали на Линду. Они видели, что она не проявляет ни малейшего интереса к работе Тони. Она и пробовала первое время, но ничего не получалось — она просто не понимала, как человек, у которого и так уже много денег, сможет взять и запереться в четырех стенах, без свежего воздуха и синего неба, и прочей Божьей благодати, когда весна ему не весна и осень не осень, и смена времен года проходит незамеченной, сливаясь в тусклое однообразие — все для того лишь, чтобы обогатиться еще больше. К политике она по крайней молодости лет не чувствовала вкуса — да и политика в те дни, пока в нее не внес разнообразия своим пришествием Гитлер, служила развлечением для очень узкого круга посвященных.
— Твой отец рассердился, — сказала она Тони, когда они шли домой после обеда.
Сэр Лестер жил в Гайд-парк Гарденс, вечер стоял прекрасный, и они пошли пешком.
— Неудивительно, — коротко отозвался Тони.
— Но, милый, посмотри, какая прелесть! Устоять не было сил, ты понимаешь?
— Вечно у тебя выверты. Будь добра, постарайся вести себя как взрослый человек.
Осенью после Линдиной свадьбы тетя Эмили сняла небольшой домик на Сент-Ленард Террас, куда и водворилась вместе со мною и Дэви. Ей нездоровилось последнее время, и Дэви рассудил, что ее лучше увезти из деревни и дать ей отдохнуть от бесконечных хлопот, чего ни одной женщине дома не удается. У него только что вышел роман «Сквозь тесный туннель», который пользовался изрядным успехом в среде интеллектуалов. Это был психофизиологический этюд, посвященный исследователю Южного полюса, замурованному снежным заносом в хижине, где ему — и он о том знает — суждено через какое-то время умереть: припасов ему хватит на несколько месяцев. В конце он и умирает. Полярные экспедиции пленяли воображение Дэви, ему нравилось наблюдать с безопасного расстояния, надолго ли хватит телесной энергии, питаемой неудобоваримым и бедным витаминами продуктом.
— Пеммикан, — говорил он весело, набрасываясь на яства, приготовлением которых славилась кухарка тети Эмили, — представляю себе, какой от него был вред.
Тетя Эмили, вырванная из привычного течения жизни в Шенли, возобновила общение со старыми друзьями, принимала наших гостей и получала от всего этого такое удовольствие, что поговаривала о том, чтобы постоянно приезжать на полгода в Лондон. Что же касается меня, то никогда, ни до, ни после, я не знала такой счастливой поры. Лондонский сезон, проведенный мною с Линдой, доставил нам массу радости — отрицать это значило бы погрешить как против истины, так и против тети Сейди, мне даже долгие сумеречные часы в галерее для пэресс казались приятным развлечением — только все это странным образом воспринималось как нечто не связанное с действительностью, во всем присутствовало ощущение чего-то невзаправдашнего. Теперь же я твердо стояла обеими ногами на земле. Мне разрешалось делать то, что мне нравится, встречаться с кем я пожелаю, мирно, естественно, не нарушая никаких правил, — чудесно, когда приводишь домой друзей и их приветливо, хотя и несколько безучастно встречает Дэви, и нет надобности тайком проводить их черным ходом из страха, как бы в холле не разразился громкий скандал.