– Если он столь убог, что способен приревновать вас к картине, стоит ли сожалеть о нем? Она прославит вас, вы будете такой же знаменитой, как Мона Лиза. Это будет наша общая слава, она навеки соединит нас вместе: художника и его модель.
– Послушайте, я могу вас понять, как художника, но вы же не хотите причинить мне вред?! Не надо выставлять эту картину.
– В вашем представлении слава – это вред, – в голосе Лукомского послышалось презрение. – Вот чего вас довели эти людишки. Выставив эту картину, я спасу вас.
«Что же делать?» – словно зверь по клетке, металась в голове мысль. Как отговорить его от этого безумного намерения? Если он вывесит картину на выставке, она просто не переживет этого.
– Не надо меня уговаривать, я слишком люблю вас, чтобы не оказать вам эту услугу.
Юлия чувствовала, что все уговоры ни к чему не приведут. Поэтому ее дальнейшее тут пребывание не имеет никакого смысла. Ей надо успокоиться и поразмышлять, что делать. Этот человек слишком одержим самим собой, чтобы на него подействовали ее слова. Нужно использовать какие-то другие меры. Вот только какие, она пока не знает.
– Я не выставлю эту картину, если вы станете моей, – вдруг сказал Лукомский, и его глаза ярко заблестели. – Тем более вы хотите того же. Если вы станете моей, жизнь и искусство сольются, и в картине не будет больше никакого смысла. Если вы пожелаете, я ее уничтожу. Плевать мне даже на славу, если вы станете моей, это все окупится сторицей. Это мое единственное желание. – Голос, произносивший все эти слова, дрожал от напряжения и страсти, и она ощущала, что и в ней все вибрирует внутри.
Ничего не сказав, Юлия направилась к выходу. Она уже понимала, что ближайшие дни для нее будут непростыми.
Глава 10
Хотя она вернулась домой довольно поздно, Максим еще не приехал. Обычно ей не нравилось, когда он задерживался; в голову вопреки ее желанию сами собой невольно заползали мерзкие червяки ревнивых мыслей. Но сейчас она даже обрадовалась, по крайней мере, у нее есть дополнительное время, дабы хоть немножко обдумать ситуацию. Она пыталась это сделать в машине, но необходимость следить за дорогой отвлекала ее, но теперь она могла обо всем поразмыслить в спокойной обстановке.
Чтобы сосредоточиться, Юлия даже закурила сигарету, что делала нечасто. Как ей все-таки решить проблему с картиной? Она не сомневалась, что если не уступить его домогательствам, он выполнит свою угрозу. Ему абсолютно плевать на всех и на все; она знает подобных типов; кроме собственных желаний для них ничего не существует. Таким человеком был ее отец; когда он повстречал другую женщину, понравившуюся ему больше, чем ее мать, он без всяких колебаний бросил свою первую жену. Потом ему встретилась еще одна пассия, он так же спокойно ушел к ней… Но он, слава Богу, не был художником, а всего лишь администратором филармонии и не мог выставить на всеобщее обозрение полотно, компрометирующее объект своего вожделения. Юлия живо вообразила сцену: толпа народа возле картины, на которой она самозабвенно занимается любовью с его автором. И все это показано очень плотоядно, с невероятным натурализмом. Она вдруг поймала себя на том, что испытывает сильное желание. Только этого еще не хватало, с ее стороны будет безумием, если она увлечется этим неуправляемым Лукомским. Он насладится ею, а когда она ему надоест, просто бросит, как швыряет в мусорную корзину выжитый тюбик с краской.
Мыслей, как людей на базаре, было много, они беспорядочно толпились в голове, но никакой пользы это не приносило, как обезопасить себя от домогательств Лукомского и воспрепятствовать появлению картины для всеобщего обозрения она по-прежнему не представляла. Юлия поймала вдруг себя на том, что думает о словах художника. Он прав, она всегда жила крайне осторожно, ограждала свой внутренний мир от проникновения в него чересчур сильных эмоций. Неужели человеческая любовь, в самом деле, такая, какой он ее изображает? Все эти бурные, не знающие берегов страсти, извращения… И неужели она действительно подсознательно хочет того же?
Они с Максимом много занимаются любовью, и, как любовник, он ее вполне удовлетворяет. Но уже неоднократно она ловила себя на мысли, что уж все у них как-то буднично, все как-то повторяется неизменно, раз за разом. И дело тут не в технике секса, тут как раз они постоянно экспериментируют, а в чем-то другом, гораздо в более глубоком. Ее чувства, ее эмоции при этом находятся в каком-то полусонном замороженном, как курица в холодильнике, состоянии, не случайно у нее периодически возникает такое чувство, будто они оба исполняют какой-то положенный обряд. Супруги по определению обязаны заниматься любовью – вот они и занимаются. Выйдет указ, запрещающий это делать, они как законопослушные граждане, прекратят. Наконец-то она нашла то слово, что искала: они автоматы, зомби, которые выполняют кем-то навязанные ритуалы. А сами в этом не участвуют, находясь в этот момент где-то далеко-далеко.