Пришлось закинуть на стол несколько ящиков. Чуть ли не час ушёл на то, чтобы выбить ржавые прутья, державшие крышку. Для этого мы использовали куски арматуры, валявшиеся под ногами.
Наверное, в обычной ситуации мы вряд ли смогли бы с их помощью сделать хоть что-нибудь, но сейчас мы били по люку с остервенением, на какое способен лишь тот, кто борется за свою жизнь. И с каждым ударом, от которого скрипели замки, внутри нас рождалась новая сила. И уже не осталось ни следа от страха и беспомощности. Жажда жизни, осознание её ценности гулом проносились по катакомбам, переполняли нас и не давали опускать руки. С каждым ударом мы доказывали своё право на жизнь. И мы её заслужили.
Когда люк с треском упал, я едва успел отскочить в сторону. Мишка направил вверх тускло светящий фонарь, и мы оба вскрикнули:
– Есть!
За люком начинался вертикальный колодец, такая узкая шахта, в стены которой была вмонтирована железная лестница.
Видели бы вы, с какой скоростью мы карабкались наверх! Я боялся, что лестница может сорваться со старых креплений и мы полетим вниз. Но в таком случае я был готов упереться в края колодца и карабкаться, как Спайдермен. Но я старался гнать от себя тяжёлые мысли. Всё будет хорошо. Хватит с нас неприятностей. Тем более когда в вышине мелькает небо. Или то, что им кажется… Хотя мы были убеждены, что ничего иного там и не может быть.
К счастью, небо не подкачало. Оказалось ровно там, где мы и предполагали. А уж когда мы вырвались из скалы, победный крик разнёсся над сопками. Мы стояли с Мишкой на макушке самой высокой из них и, раскинув руки, давали этому миру знак, что мы вернулись, мы живы, мы смогли защитить своё право на жизнь. Мы были готовы петь и танцевать до бесконечности. И это несмотря на то, что ещё предстояло несколько часов обратной дороги!
Когда мы выбрались на макушку сопки, выяснилось, что внутри мы пробыли от силы часов пять-шесть. Это я понял по положению солнца в небе. А мне казалось, чуть ли не всю жизнь.
Да, и самое удивительное! Я же до этого не умел подтягиваться. Совершенно! Болтался на перекладине, как сосиска. Иногда чего-то там трепыхался, но всё равно подтянуться не мог. А тут я совершенно точно помнил, что подтягивался и подтягивался, да ещё и Мишку тянул. Точно помню: было. А как это у меня получалось, до сих пор не понимаю.
И всё-таки обратный путь оказался тяжёлым. Уже стемнело, и было трудно выбирать верную дорогу. Опять приходилось обходить валуны и речки, прыгать по болотным кочкам, нырять со скалы на сопки.
Как вышло, что Мишка споткнулся и подвернул ногу, я даже и не видел. Только услышал тихий крик и звук падения. Потом обернулся и подошёл к нему. Миша уже сел, но встать не мог.
– Ничего, осталось немного. Облокачивайся на меня…
Так мы и шли на трёх ногах, а я не без лёгкого ужаса думал, что ждёт нас дома. Но всё-таки на душе было спокойно. По-настоящему страшного мы избежали, из-за остального и волноваться не стоило. Вокруг царила тишина. Северное небо спокойно укрывало нас своим бескрайним куполом, словно защищая от любых неприятностей. К тому времени уже начинало смеркаться, а это значило, что полярный день устремлялся навстречу полярной ночи. И даже казалось, что при желании в небе можно разглядеть звёзды: ковш Большой Медведицы и самую яркую из них – Полярную, сиявшую ровно над Северным полюсом.
Я понимал, как волнуются наши родители. Поэтому, услышав шум двигателей – а до маяка оставалось ещё километра два, – тут же достал из рюкзака ракетницу – настоящую, хоть и не новую. Её дал мне отец, когда мы только приехали, сказав:
– Если что, стреляй. Это знак просьбы о помощи.
– А если никто не увидит и не придёт? – спросил я.
– Здесь так не бывает. Обязательно увидят и придут.
Я поднял ракетницу над головой, зажмурился и нажал на спусковой крючок. Не с первой попытки, но всё-таки он поддался. Ракета, зашипев, взметнулась вверх красной полосой.
Минут через семь к нам подъехал БТР. На борту сидели наши отцы и морпехи, которых я уже видел. Несколько часов они искали нас, и вот мы наконец-то нашлись.
Что и говорить, досталось нам тогда! Но, как ни крути, за дело.
– Вы нарушили всё, что можно! – гремел мой отец, когда мы сидели на кухне и ели по второй тарелке жареной картошки.
– Ушли и никому ничего не сказали! – подхватывал Мишкин папа.
– А если бы не этот люк, что бы вы делали?!
– Мы бы вас никогда не нашли!
– Вы не подумали ни о себе, ни о нас!
– Это верх безответственности – перед собой, своими жизнями и перед нами!
Нас распекали вдоль и поперёк. Причём совершенно справедливо. Ну а мы и молчали, потому что были полностью согласны.
Рядом молча стоял морпех. Он мне сначала не понравился, когда подстрелил оленя, а тут выяснилось, что это он поднял шум, когда на его участке неизвестные проникли в командный пункт времён Великой Отечественной войны: