В поисках Марселя Пруста

"Жажда успеха опьяняет сильнее, чем слава; любую вещь желание украшает, обладание иссушает; лучше видеть во сне свою жизнь, чем жить ею; хотя жить ею это и значит видеть во сне, но не так мистично и не так ясно, во сне смутном и тяжелом, похожем на обрывочные сны в чахлом сознании скотов, жующих жвачку. Пьесы Шекспира гораздо прекраснее, когда прочитаны в рабочей комнате, чем когда поставлены в театре. Поэты, создавшие бессмертных возлюбленных, часто знали лишь заурядных трактирных служанок, тогда как самые завидные сластолюбцы совершенно не могут описать жизнь, которую ведут, точнее, которая их ведет..."

В "Забавах и днях" есть марины, пейзажи, предвещающие завтрашнего мастера. Но все это ясно для нас, знающих продолжение, подобно тому, как пишущий в наши дни писатель явственно видит предвестия Реформации, Революции в знаках, которые были неразличимы и немы для современиков. В 1896 году эта разрозненная книга, слишком красивая, неловкая и очаровательная, могла лишь подтвердить тревожный диагноз кружка Кондорсе: светский человек, умный и изящный, но без будущего. "Да, лет в двадцать пять, - пишет верный Робер Дрейфус, - несовершенства Марселя Пруста нас шокировали, приводили в ярость". В одной сценке, разыгранной у Жака Визе, его друзья беззлобно над ним посмеялись. Голосу Марселя подражал Леон Иетман.

ПРУСТ, обращаясь к Эрнесту Ла Женесу. - Вы читали мою книгу?

ЛА ЖЕНЕС. - Нет, сударь, она слишком дорогая.

ПРУСТ. - Увы! Вот и все так говорят... А ты, Грег? Ты читал?

ГРЕГ. - Да, я ее разрезал, чтобы ознакомиться.

ПРУСТ. - И ты тоже находишь, что она слишком дорога?

ГРЕГ. - Да нет же, нет. Она вполне оправдывает эти деньги.

ПРУСТ. - Правда?.. Предисловие господина Франса: четыре франка... Две картинки госпожи Лемер: четыре франка... Музыка Рейнальдо Ана: четыре франка... Моя проза: один франк... Несколько моих стихотворений: пятьдесят сантимов... Итого: тринадцать франков пятьдесят; разве это чересчур?

ЛА ЖЕНЕС. - Но, сударь, в альманахе "Ашет" гораздо больше всякой всячины, а стоит он всего двадцать пять су!

ПРУСТ, разражая ев смехом. - Ах! Как смешно! Ох! Со смеху помру!

Смех был, наверное, довольно болезненный. Публикация "Забав и дней" не сделала Марселя в глазах сверстников писателем. Монтескью в одном из своих сочинений обронил о нем пару слов покровительственным тоном. Маргарита Морено продекламировала его "Портреты художников" в "Бодиньере"[75] Серьезные критики даже не упомянули имя Пруста: "Для них, - говорит Валери Ларбо, - он был автором книги со старомодным названием... книги салонного любителя, опубликовавшего, будто в провинции, книгу, о которой им нечего было сказать. Он сотрудничал с "Фигаро"[76] сочинял пародии, занимался литературой..." У самого Марселя было ощущение провала, и он написал Роберу Дрейфусу: "Ты единственный из нас что-то сделал - exegisti monumentum[77]. Как ему было поверить тогда, что он сам способен воздвигнуть памятник своему времени?

ПРОДЛЕННОЕ ДЕТСТВО

В чем проходила его жизнь? Прежде всего в писании писем, писем "безрассудных и феерических", настойчивых, ласковых, "вопросительных, задыхающихся", изобретательных, остроумных, которые тешили тщеславие адресата, смущали иронией преувеличений, изводили подозрительностью и очаровывали своим тоном. Видимо, обаяние все же превозмогало смущение, потому что все их хранили, хотя сделаться знаменитым ему предстояло лишь через двадцать лет, и мы видели, как после его смерти эти заботливо сберегавшиеся сокровища были извлечены из всех ящиков Парижа.