"На следующий день, около десяти часов, Марсель потребовал того свежего пива, за которым обычно посылали в «Риц». Одилон Альбаре отправился тотчас же, а Марсель прошептал Селесте, что с пивом будет то же, что и со всем прочим — его принесут слишком поздно. Селеста не могла оторвать глаз от бескровного лица, заросшего бородой, которая еще больше оттеняла бледность черт. Он был чрезвычайно худ; глаза горели таким огнем, что его взгляд, казалось, проникал в незримое. Стоя рядом с его постелью, Селеста, едва держась на ногах (она недосыпала уже семь недель)… ловила каждый его жест, стараясь предупредить малейшее из желаний. Вдруг Марсель вытянул руку; ему показалось, будто он видит в своей комнате огромную, отвратительную женщину: "Селеста! Селеста! Она очень толстая и очень черная; она вся в черном! Мне страшно…" Профессор Пруст, вызванный из своего госпиталя, примчался со всей поспешностью".[250]
Доктор Биз тоже явился. Селеста, в отчаянии из-за того, что нарушается приказ Марселя, увидела, как чередой появляются лекарства, кислородные подушки, шприцы для уколов… Когда доктор Биз проник в комнату, глаза Марселя приобрели раздраженное выражение. Обычно столь учтивый, в этот раз он не поздоровался с ним и, чтобы дать понять свое неудовольствие, повернулся к Альбаре, принесшему заказанное пиво: "Спасибо, мой дорогой Одилон, — сказал он, — что съездили за этим пивом". Доктор наклонился к больному, чтобы сделать ему укол; Селеста помогла отвернуть простыни. Она услышала: "Ах! Селеста, зачем?" и почувствовала, как пальцы Марселя легли ей на руку и, силясь помешать, ущипнули ее.Теперь все сгрудились вокруг него. Испробовали всё, но увы! — было слишком поздно. Банки больше не держались. С бесконечными предосторожностями профессор Пруст приподнял Марселя на подушках: "Я тебя совсем затормошил, дорогой малыш, я делаю тебе больно?" И на едином выдохе Марсель произнес свои последние слова: "О! Да, дорогой Робер!" Он угас около четырех часов, тихо, без единого движения, с широко раскрытыми глазами…"[251]