В поисках молодости

Потом Вена, Дунай, Пратер, Ринг… Удивительные архитектурные ансамбли, королевский дворец в городе и в Шенбрунне, музеи искусства и естествознания. Собранные за столетия горные кристаллы и картины Брейгеля, улыбки чудесных статуй и золотое небо итальянских пейзажей. Все казалось сказкой для человека, который лишь несколько лет назад покинул родную деревню и теперь впервые в жизни прикоснулся к великому, вечному искусству и красоте, которую раньше он не мог представить даже во сне, к людям, которые жили в другом окружении, в других условиях и каждый день дышали воздухом этих городов, парков, музеев. И эти люди казались нам счастливее нас.

Когда мы заглянули в ресторан выпить пива, к нам очень долго не подходил кельнер, или, как его называют по-немецки, обер. Балис Сруога сказал, что официантов лучше подзывать не «Herr Ober», а кричать по-русски: «Корова». Звучит похоже, зато слово «корова» больше действует. Не выдержав, Сруога крикнул:

— Эй, корова!

Тут же к столу подбежал обер, поклонился в пояс и по-русски сказал:

— Что прикажете, господа?

Оказывается, это был эмигрант. Сруога страшно смутился и начал извиняться перед обером. Но тот печально улыбнулся и ответил:

— Ничего! Мы тут ко всему привычные.

В Вене в эти дни проходил всемирный конгресс социал-демократической молодежи. По улицам шли колонны с красными знаменами, а полицейские отдавали честь проходящим. Это было удивительно для нас, приехавших из Литвы, где красный цвет вызывал ярость у правящей клики, где за красный флаг угрожала тюрьма. Да, Австрия была буржуазной страной, но у нас не было даже такой свободы.

Уже который день я гулял по Вене со своим другом Казисом Борутой. Когда я перед отъездом из Каунаса зашел в участок отметиться, начальник полиции сказал мне:

— Вот как, едете в Западную Европу? Хорошо, хорошо… И в Италии будете? — улыбнулся он. — Хорошо, отлично… Посмотрите. Там они умеют управляться… Муссолини…

И начальник полиции сказал, что больше могу не приходить отмечаться. Он был уверен: фашистская Италия настолько ошеломит меня, что я перестану быть опасным…

Сруога сказал нам с Райлой: в Каунасе охранка предупредила его перед отъездом, чтобы он уберег нас в Вене от встречи с Борутой. Но Борута появился так внезапно, что мы не успели даже оглядеться. Сруога увидел, что этот юноша, столь ненавистный каунасским фашистам, ничем не выделяется из других здешних студентов — он вежлив, корректен, даже молчалив. А мы, гуляя по Вене с ним — то вместе со всеми, то отдельно, — говорили и говорили. Казису хотелось знать, как поживают его друзья Монтвила и Якубенас, что мы пишем и думаем, какие условия для издания в Литве прогрессивного литературного журнала, для основания издательства. В этом большом и прекрасном городе он чувствовал себя чужаком, тосковал по Литве и мучился, что для него закрыт путь в родную страну. Он повез меня куда-то далеко, на окраину, в узкий переулок, где находилась его комната. Здесь мы снова говорили о литературе, о своей работе, и Казис в который раз возвращался к мысли об издании журнала. Он старался вспомнить всех молодых писателей, которые жили в Каунасе, Шяуляй и других городах, были на воле и сидели в тюрьмах, — по мнению Казиса, всех надо было сплотить в крепкую группу, которая смогла бы устоять перед фашистами и клерикалами.

Из Вены, срезав угол Югославии, мы отправились к Адриатическому морю. По правде говоря, по плану нам не надо было ехать через Югославию. В это государство мы попали, сев не на тот поезд, и югославские власти порядочно содрали с нас за железнодорожные билеты и разрешение проехать по своей территории. Ругаясь, мы вступили в Италию.

Жарким, душным вечером мы сошли на вокзале в Триесте. Город был пыльный, серый, без зелени. По привокзальной площади бегали носильщики. Море, словно парилка в бане, излучало жар. Извозчики на всех языках мира звали пассажиров. Мы удивились, услышав, как крупный старик с бородой, славянского вида, сидящий на «троне» пролетки, кричал:

— Кому хорошая гостиница? Кому хорошая гостиница?

Крик извозчика показался нам знакомым и близким. Мы тут же сфотографировали старика и его двух товарищей. Они долго везли нас то вниз, то вверх по гористым улицам Триеста, где на каждом углу стояло по два полицейских в черном. Наконец извозчики выгрузили наши чемоданы у дверей какой-то траттории и, содрав с нас неимоверную цену, снова отправились на вокзал.

Комнаты в гостинице были пыльные, грязные, из углов воняло крысами и гнилыми апельсинами. Переодевшись, мы пошли в ресторан. На столах уже стояли бутылки без этикеток с дешевым вином. Тут же появились и дымящиеся макароны.