В поисках Одри

Давай послушаем. Говори, что тебе больше всего нравится, поставим, прикрутим.

ОДРИ (за кадром):

Что мне вообще больше всего нравится?

ПАПА:

Нет! Из «Подлунных черепах». Любимая песня в исполнении твоего старика. Есть же такая? Самая?

Долгая пауза. Папа выжидающе смотрит в камеру.

ПАПА:

Ты мне говорила, что столько раз этот диск слушала.

ОДРИ (за кадром, поспешно):

Да! Я слушала его постоянно. Так что. Гм. Любимая песня. Их так много.

(Пауза.)

Наверное… Та, громкая.

ПАПА:

Громкая?

ОДРИ (за кадром):

Ну… эта. С барабанами. Очень хорошая.

В комнате начинается грохот тяжелого рока, камера пятится. Папа качает головой в такт.

ПАПА:

Эта?

ОДРИ (за кадром):

Да! Как раз она! Супер. Отличная. Пап, я пойду…

Камера уходит из комнаты.

ОДРИ (за кадром):

Ох, господи.

В ту ночь перед сном я думаю о Линусе. Пытаюсь вообразить, как поздороваюсь с ним у входной двери, когда он придет в следующий раз. Как обычные люди. Как нормальные. Сценарий-то мне известен.

«Линус, привет».

«Привет, Одри».

«Как дела?»

«Да хорошо».

Может, мы хлопнем друг друга по рукам. Может, обнимемся. И уж точно обменяемся улыбками.

Я могу придумать шестьдесят пять причин, почему этого в ближайшее время не произойдет. Но ведь могло бы, да? Могло?

Доктор Сара говорит, что позитивная визуализация – очень важное оружие в моем арсенале и что мне следует почаще воображать себе реалистичные успешные сценарии, потому что они должны меня поддерживать.

Проблема только в том, что я не знаю, насколько мой идеальный сценарий реалистичен.

Хотя нет, знаю: ни разу не реалистичен.

В идеале у меня нет допотопного мозга. Все просто. Я могу общаться, как все люди. Волосы у меня подлиннее, одеваюсь я лучше, а в последней фантазии Линус не пришел к нам домой, а повел меня в лес на пикник. Вообще не знаю, как мне такое пришло в голову.

Но неважно. Сегодня был последний день запрета. И Линус снова придет. А там посмотрим.

Хотя я не рассчитывала на апокалипсис, настигший наш дом в 03:43 ночи. Именно в это время я проснулась, продрала глаза и стеклянным взглядом уставилась на часы, думая, не начался ли где-то пожар. Издалека доносился пронзительный звук – сигнализация или сирена, так что я схватила с пола одежду, засунула ноги в тапочки и в ужасе задумалась: «Что взять с собой?»

Я схватила своего старинного розового медвежонка и фотографию, где мы вместе с бабушкой до того, как она умерла, и побежала по лестнице. Только на середине лестницы я осознала, что это была не сирена или сигнализация. А мама. Она визжала в игровой комнате: «Ты что ДЕЛАЕШЬ?»

Я подбежала к двери, и у меня от удивления чуть ноги не подкосились. Фрэнк играл в «Завоевателей». В 03:43 ночи.

То есть, понятное дело, в ту самую секунду уже не играл. Поставил на паузу. Но на экране были «Завоеватели», а у него на голове – наушники, и брат смотрел на маму, словно загнанная в угол лиса.

– Ты что ДЕЛАЕШЬ? – снова заорала она, потом повернулась к папе, который тоже только что подошел к двери. – Что он ДЕЛАЕТ? Фрэнк, что ты ДЕЛАЕШЬ?

Родители, бывает, задают совершенно бессмысленные вопросы, ответ на которые очевиден.

Ты что, в этой юбке собралась куда-то идти?

Нет, сниму ее, как только за дверь выйду.

Ты что, считаешь, что так правильно?

Нет, я думаю, что это ужасная ошибка, именно поэтому я это и делаю.

Ты меня слышишь?

Да у тебя голос 100 децибел, как я могу не слышать.

– Что ты ДЕЛАЕШЬ? – все еще орала мама, папа взял ее за локоть.

– Энн, Энн. У меня работа в восемь утра.

Вот это большая ошибка. Мама накидывается на него, словно папа тоже в чем-то провинился.

– Да мне плевать на твою работу! Это твой сын, Крис! И он нас обманывает! Играет в компьютер по ночам! А чем он еще занимается?

– Я просто не мог заснуть, – ответил Фрэнк. – Ясно? Не мог уснуть, решил почитать, но книгу не нашел, поэтому подумал… ну, понятно. Чтобы устать.

– И как давно ты не спишь? – рявкнула мама.

– Часов с двух, – жалобно сказал брат. – Не мог уснуть. У меня, наверное, бессонница.

Папа зевнул, мама бросила на него страшный взгляд.

– Энн, – сказал он, – нельзя ли оставить это до утра? Если мы сейчас все переругаемся, спать он лучше не станет. Прошу тебя, идем в кровать. – Он снова зевнул, весь такой лохматый, как медвежонок. – Пожалуйста.