В поисках потока. Психология включенности в повседневность

В прошлом, а кое-где и в настоящем — к примеру, в обществах охотников и рыболовов Аляски и Меланезии — мы можем наблюдать модель, бытующую во всем мире: дети сызмальства помогают родителям в их работе и постепенно достигают взрослой продуктивности. Эскимосский мальчик в двухлетнем возрасте получал игрушечный лук и тут же начинал учиться стрельбе. К четырем годам он должен был попадать в белую куропатку, к шести — в кролика, после чего для него приходило время учиться охоте на оленей и тюленей. Его сестра проходила такой же путь, помогая женщинам своего племени выделывать шкуры, готовить, шить и ухаживать за малышами. Ни у кого не возникало вопросов, чем предстоит заниматься тому или иному члену рода, когда он подрастет: выбора ни у кого не было, существовал лишь единственный путь к продуктивной взрослой жизни.

Когда около десяти тысяч лет назад аграрная революция способствовала развитию городов, зародилось и разделение труда. У молодежи появилась возможность выбора. Однако большинство все же повторяло родительский путь: еще несколько столетий назад это был преимущественно крестьянский труд. Лишь в XVI–XVII столетиях большие массы молодежи стали переселяться из деревни в город, чтобы попытать удачи в растущей городской экономике. По некоторым источникам, до 80 % девочек в странах Европы к 12 годам покидали родные сельские дома, а мальчики — в среднем двумя годами позже. Большинство рабочих мест, которые предлагались в Лондоне и Париже, были связаны, как говорят сегодня, со сферой обслуживания — это были места поденщиц, кучеров, швейцаров, прачек.

Сегодня ситуация значительно изменилась. В ходе недавнего исследования мы опросили репрезентативную группу американских подростков на предмет, кем бы они хотели работать, когда вырастут. Результаты вы можете увидеть в таблице 3. Она показывает, что большинство молодых американцев имеют завышенные ожидания в профессиональной сфере. 15 % опрошенных видят себя врачами или юристами: по данным национальной переписи 1990 года, это примерно в 15 раз выше реального количества врачей и юристов в обществе. Большинство из тех 244 подростков, которые пожелали стать профессиональными спортсменами, также будут разочарованы: они примерно в 500 раз переоценивают свои шансы. Дети представителей меньшинств, живущие в беднейших городских районах, смотрят на свою будущую карьеру с тем же оптимизмом, что и подростки из богатых пригородов, невзирая на то что уровень безработицы среди молодых афроамериканцев в некоторых городах США достигает 50 %.

Идеалистические представления об открывающихся карьерных возможностях становятся отчасти следствием быстрых изменений на рынке труда, однако не менее существенной причиной является отсутствие у молодежи доступа к достойным рабочим местам и реальной работе для взрослых. Вопреки ожиданиям подростки из состоятельных семей чаще работают во время учебы в старших классах, нежели бедные школьники, — хотя их не вынуждают к этому обстоятельства. Кроме того, дети, воспитанные в изобилии и уверенности в завтрашнем дне, чаще сталкиваются с реальными производительными задачами как в семье, так и в социальном окружении. Именно в благополучной среде мы можем встретить 15-летнего подростка, планирующего стать архитектором и научившегося делать чертежи в фирме своего родственника, помогавшего проектировать пристройку для соседского дома, проходившего практику в местной конструкторской компании, — хотя в обществе подобные возможности встречаются не так уж часто. При этом в городской школе в районе трущоб наиболее популярным неформальным советчиком по вопросам трудоустройства может оказаться школьный охранник, вербующий сообразительных парней в банды и пристраивающий симпатичных девчонок к так называемому «модельному бизнесу».

Результаты экспериментов по методике ESM свидетельствуют: молодежь довольно рано перенимает свойственное взрослым двойственное отношение к работе. В возрасте 10–11 лет дети уже усваивают модель, характерную для общества в целом. Если спросить подростков, какие из их занятий больше похожи на работу, а какие — на игру (в том числе «и то и другое» или «ни то ни другое»), шестиклассники практически всегда заявляют, что учеба — это «работа», а спортивные занятия — «игра». Интересно, что подростки, занимаясь делом, которое они сами считают «работой», обычно утверждают, что оно необходимо для будущего, требует полной концентрации и повышает самооценку, однако при этом чувствуют себя менее счастливыми и мотивированными. При этом, предаваясь, по их собственной оценке, «игре», подростки считают ее менее важной и не требующей концентрации, но они счастливы и мотивированы. То есть мы можем утверждать, что разница между необходимой, но неприятной работой и бессмысленной, но приятной игрой усваивается еще в детстве, пусть и не самом раннем. Подростки, учащиеся в старших классах, понимают ее еще отчетливее.

Таблица 3. О какой работе мечтают американские подростки?