В поисках правосудия: Арест активов

С этой новостью и с вопросом, есть ли связь между проблемой с моим ЭСАП и запросом через Интерпол, я позвонил Патрику Дэвису в офис сенатора Грассли. Выяснив это у Погранично-таможенной службы США, он вернулся с подтверждением, что, действительно, система ЭСАП синхронизируется с системой Интерпола. Все, кого разыскивает Интерпол, автоматически теряют ЭСАП.

Никто в Америке меня не преследовал, и я почувствовал себя глупо еще и из-за этих мыслей о заговоре. Конечно, президент США, кем бы он ни был, не стал бы согласовывать свои действия с Путиным.

И тем не менее эта ситуация была глубоко ироничной. После убийства Сергея одной из моих главных целей в жизни стало добиться запрета на въезд в США и другие страны с верховенством закона российским коррупционерам, но вместо этого Путин с помощью Интерпола закрыл въезд в Америку мне.

К счастью, этот запрет продлился недолго. Дело получило огласку в воскресенье вечером. В журнале «Национальное обозрение» (англ. National Review) вышла статья моего друга Джея Нордлингера под заголовком «Почему Биллу Браудеру запретили въезд в Америку?». Ответ был быстрым и громким. Первой реакцией многих, как и моей изначально, было ощущение, что Америка погружается во тьму. Неужели мы теперь живем в мире, где несогласным с Путиным запрещен въезд в Штаты только потому, что Трамп стал президентом?

Утром сенаторы Маккейн и Кардин опубликовали совместный пресс-релиз от обеих партий, в котором требовали немедленно восстановить мою визу. «Работа г-на Браудера помогла очистить нашу финансовую систему от коррупционеров... Было бы прискорбно, если бы Соединенные Штаты Америки запретили ему въезд на основании решений тех же российских чиновников, против которых и был принят [закон Магнитского]».

Через два часа моя ЭСАП-виза была восстановлена Министерством внутренней безопасности.

А еще через два дня Интерпол аннулировал этот российский запрос в своей базе данных, обязав все 192 страны-участницы удалить любое упоминание обо мне из своих национальных систем.

Это поражение было унизительным для Путина, но одну систему он всё же хорошо контролировал — судебную систему России. Тверской районный суд Москвы 29 декабря 2017 года признал нас с Иваном виновными в новых «преступлениях». Ивана приговорили к восьми годам, а меня — к девяти, причем обоих заочно.

Восемнадцать лет лагерей — общий срок, предписанный мне Кремлем, если меня когда-нибудь экстрадируют в Москву.

38. «Данске банк»

Зима-лето 2018 года

В середине февраля мы с семьей отправились на отдых в Швейцарские Альпы на горнолыжный курорт Кран-Монтана в двух часах езды от Женевы. Мы провели там прекрасную неделю, но под ее конец нам пришлось расстаться. Супруга с детьми должна была вернуться домой в воскресенье вечером, до начала школы, а у меня возникли дела в Женеве.

В воскресенье днем я отвез всех в аэропорт, обнял и попрощался до вечера понедельника. На следующий день я выступал с речью о законе Магнитского на Саммите ООН по правам человека в Женеве.

Кампания за справедливость для Сергея Магнитского уже набрала хороший темп. Всего через месяц после принятия закона Магнитского в Канаде парламент Литвы принял свой собственный закон Магнитского, и это символично совпало с годовщиной убийства Сергея за восемь лет до того. Позже, в начале февраля 2018 года, то же самое сделала Латвия. Я был уверен, что очень скоро еще больше стран примут свои законы Магнитского.

После выступления я задержался, чтобы встретиться с политиками и активистами, и около пяти вечера отправился в аэропорт на свой рейс в Лондон.

После регистрации я заскочил в дьюти-фри за швейцарским шоколадом для детворы и отправился дальше к будкам пограничного контроля. Мой вопрос с Интерполом был полностью решен, поэтому я не ожидал никаких неожиданностей.

Я протянул паспорт, пограничник отсканировал его и замер, щурясь на экран компьютера. Вместо того чтобы вернуть паспорт, он взял в руки телефон. Поскольку он находился за перегородкой, я не мог расслышать, что он говорит.

Я чувствовал себя неловко. Люди позади меня начали переходить к другому окошку. Включив переговорное устройство, пограничник начал задавать мне вопросы на английском языке.

— Как долго вы находитесь в Швейцарии?

— Семь дней, — ответил я.

— Что вы здесь делали?

— Мы с семьей катались на лыжах, а потом у меня были дела в ООН.

Он посмотрел за меня.

— А где ваша семья?

— Они вчера уехали домой.

— Домой в Великобританию?

— Да.

Он протянул мне лист бумаги и ручку.

— Пожалуйста, напишите ваш домашний адрес в Великобритании.

— А зачем вам это?

— Господин Браудер, здесь вопросы задаю я.

Я был в Швейцарии десятки раз, и никогда мне не задавали ни одного вопроса при выезде из страны. Мне всё это не нравилось. Какое им дело, где я живу в Англии?